«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 59%

         А в статье о книге Солженицына "200 лет вместе" отметив, что сочинитель не упомянул в ней ни одно "высказывание на ту же тему" (о русско-еврейских отношениях) в журналах "Наш современник", "Москва", "Молодая гвардия", не назвал, в частности, ни "Русофобию" И. Шафаревича, ни выступления С. Куняева, - перечислив это, Бондаренко заявил, что такое умолчание о других авторах и русских журналах предпринято вовсе "не из желания показаться первым". О, святая простота! О, куриная слепота! О, залобная пустота!.. Да ведь именно из желания казаться первым, только из этого желания, усиленного, конечно, презрением к перечисленным журналам и их авторам, о чем ещё скажем. Точно так же и в книге "Россия в обвале".
         Но критик изо всех своих немощных силенок опять о любимце: "Редко кому из приметных людей в столь разных обстоятельствах пришлось вживаться в народ и жить народом". Да, Солженицыну приходилось вживаться, ибо, по собственному признанию, был он существом книжным, за мамочкиной спиной возросшим, не умевшим молоток на рукоять насадить. Но если сказать даже только о советских писателях, то нередко можно встретить среди них "приметных людей", которым не приходилось "вживаться в народ", ибо они дети народа, всегда были с ним, и без них "народ не полный". Смешно и сказать, что "вживались в народ" Есенин, тот же опять Шолохов, Платонов, Твардовский, Федор Абрамов, Николай Тряпкин, да хотя бы ещё и Василий Белов. А Шолохов не только жил с народом, но и в прямом смысле слова спас от голодной смерти десятки тысяч земляков, о чем свидетельствует его переписка в 1932 году со Сталиным. А кого спас Солженицын? Он даже школьных товарищей, даже родную жену заложил в 45-м году на допросе как людей, которые будто бы разделяли его ненависть к советской власти и к Сталину. Если будет выгодно, он заложит и любого из нынешних своих обожателей да хвалителей, включая Бондаренку и Евтушенку.
         Продолжая двигать дальше мысль об экстраординарной "русскости" своего кумира, критик призывает нас полюбоваться тем, какой он по-русски широкий, по-русски неуемный, по-русски всеохватный: "Александр Исаевич влезал за свою жизнь во все достаточно существенные исторические, политические и литературные переделки". Верно, влезал. Только никогда не спешил. Была на его веку, допустим, такая "историческая переделка", как Великая Отечественная война. И что же? Он влез в нее не в 41-м году, как миллионы его ровесников, а только в середине 43-го. И вылез из "переделки" не в мае 45-го, как все мы, а на три месяца раньше. Это в молодости. А в старости случилась ещё одна "историческая переделка" - ельцинская контрреволюция. Пока шла борьба, он, сидя за океаном, не влезал, строчил своё бессмертное "Колесо" да изредка подавал соотечественникам мудрые советы, как обустроить Россию. А явился на родину лишь в 94-м году, уже когда контрреволюция победила, стало для негодяев и предателей сравнительно надежно и безопасно. Тут ему победители сразу и поместье дали, и дворец отгрохали, и сочинения рекой пустили.
         Бондаренко - дальше о русской широте Исааковича: "Зачем было нужно ему - из каких выгод или расчетов - уже высланному насильно на Запад прославленному нобелевскому лауреату, вдруг восстанавливать против себя и Запад... Генрих Белль признал: "Он разоблачил не только ту систему, которая сделала его изгнанником, но и ту, куда он изгнан". Очень содержательно. Однако, во-первых, точнее было бы назвать Солженицына не "прославленным", а, как ныне говорят, "раскрученным". В самом деле, Хрущёв раскручивал его как средство против Сталина, а Запад - против Советской России. Во-вторых, Белль ошибался, а ты, Бондаренко, лжешь его устами: подобно тому как гитлеровским воякам, среди которых находился в Крыму и Белль, не удалось одолеть Советский Союз и его армию, а только залили кровью нашу землю, так и Солженицын не разоблачил, а оболгал, залил грязью и советскую систему, и нашу историю, и наш народ. Этому он посвятил тысячи и тысячи страниц своих рассказов, повестей, несъедобных романов, деревянных поэм, худосочных сценариев, злобных мемуаров. А где и когда, он "разоблачил" Запад? Ну, немного побрюзжал в каких-то статьях, в выступлениях, причем это нередко тут же сопровождалось извинениями: "Я, может быть, вмешался или как-то коснулся их, простите..." Просит прощения только за то, что коснулся.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»