«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 84%

         Затем он заговорил о Майданеке, где за последние два года немцы уничтожили свыше полутора миллионов человек, в том числе много поляков, а также людей почти всех национальностей, но прежде всего евреев.
         В последующие несколько дней я провёл не один час на улицах Люблина, беседуя с самыми разными людьми. Несмотря на видневшиеся кое-где следы бомбёжек, город в известной мере сохранил своё былое очарование. В воскресенье все костёлы - а их, говорят, в Люблине на каждый квадратный километр больше, чем в любом другом польском городе, - были переполнены. Среди верующих, молившихся стоя на коленях, было много польских солдат. Люди здесь были одеты, пожалуй, лучше, чем в Советском Союзе, однако многие выглядели очень усталыми и истощёнными; чувствовалось также, что нервы у них крайне напряжены. Полки магазинов были почти пусты, но на базаре продавалось довольно много продуктов. Однако они стоили дорого, и население города говорило о крестьянах с большим раздражением, называя их "кровопийцами"; ходило очень много разговоров и о том, как крестьяне "пресмыкались" перед немцами; достаточно было немецкому солдату появиться в польской деревне, как перепуганные крестьяне сразу тащили ему жареных цыплят, масло, яйца, сметану... Советские солдаты получили строгий приказ платить буквально за всё, но крестьяне решительно не желали продавать что-либо за рубли. Жители Люблина - многие из них представляли собой очень скромно одетый трудовой люд - охотно рассказывали о немецкой оккупации; многие потеряли друзей и родных в Майданеке, у других немцы угнали родных и близких на принудительные работы в Германию. Они вспоминали также о той страшной первой зиме 1939/40 г., когда существовала настоящая торговля детьми; в Люблин прибывали поезда с детьми, родители которых были убиты или арестованы, из Познани и других оккупированных немцами мест, и у немецкого солдата за каких-нибудь тридцать злотых можно было купить ребёнка, часто еле живого от голода. Они рассказывали о людях, публично повешенных на главной площади Люблина, и о камерах пыток в люблинском гестапо. "Туда мог попасть любой, - сказала пожилая женщина, похожая на учительницу. - Для этого было достаточно, чтобы немцу показалось, будто вы, проходя мимо, нехорошо на него посмотрели. Убить человека было для них столь же лёгким делом, как наступить на червяка и раздавить его". Во время немецкой оккупации большинство жителей Люблина голодало, и крестьяне им не помогали; да и сейчас не было никакой уверенности, что положение сколько-нибудь серьёзно улучшится. Тем не менее для многих явилось приятным сюрпризом увидеть настоящих польских солдат в польской военной форме, прибывших сюда из Советского Союза: немцы всегда отрицали, что в СССР есть Польская армия. С другой стороны, многие - особенно те, кто был получше одет, - питали в отношении русских серьёзные опасения и весьма симпатизировали Армии Крайовой. Задавалась, конечно, масса вопросов и о польских войсках в Италии и Франции, а прибытие в Люблин английских и американских корреспондентов произвело на многих поляков особенно сильное впечатление; десятки людей с многозначительным взглядом дарили нам цветы. Помню, один молодой человек отвёл меня в сторону и обратил моё внимание на надпись "Монтекассино", сделанную крупными буквами на стене. ""Монтекассино", - сказал он, - это победа поляков, одержанная на той стороне, и мы особенно ею гордимся... Это наши люди сделали такую надпись". - "Ваши люди? - спросил я. - Вы имеете в виду Армию Крайову?" Он утвердительно кивнул головой. "Война как будто идёт хорошо, - добавил он, - однако вы понимаете, что тут имеется много "но", много, очень много "но"..." Это был молодой человек лет двадцати трёх, розовощёкий и с тщательно прилизанными волосами, которые странно контрастировали с его потрёпанной одеждой. При немцах он служил бухгалтером, но одновременно был активным членом польского "лондонского" подполья. Теперь, заявил он, его мобилизуют в Польскую армию.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»