«««Назад| Оглавление | Каталог библиотеки | Далее »»»

Прочитано: 86%

         С какого-то момента начал наездами бывать в России и постепенно - порциями - переиздал в ней всю свою белиберду. В том числе и мемуарную - с нападками и обидками. Пережил давнего врага (своего и моего) и с удовлетворением отметил, что тот - в 72 года - "умер ещё молодым". Успел помириться и пообщаться со всей своей давным-давно отрёкшейся от него и переметнувшейся как раз к "умершему молодым" врагу клиентелой.
         Есть яркие люди (а Эткинд был человеком бесспорно ярким), от которых не остаётся ничего - ни идей, ни книг. То есть книги-то как раз остаются, но не стоят бумаги, на которой они напечатаны (эткиндовский издатель, кстати, сразу же разорился). Остаются ученики, но они полные ничтожества (а у ярких людей учениками неизменно оказываются ничтожества). Остаются хорошие воспоминания - но исключительно бытового характера. Я, скажем, помню, что у Эткинда был штопор с моторчиком - редкая и по нынешним временам вещь. И нечеловечески длинная волосатая шея. И два любимых словечка, свидетельствующие о профессорстве (позднее - о дважды профессорстве!), - "лакуна" и "бутада". Да простится мне эта бутада, адресованная самому себе, но в предшествующих рассуждениях имеется серьёзная лакуна. Ведь остаётся (или как минимум должна оставаться) и некоторая легенда - и как раз для её поддержания проводят Эткиндовские чтения.
         Раньше их проводила "Звезда" - журнал имени Филиппа Киркорова. Да, "Звезда"... А теперь Эткиндовские чтения проводит Европейский университет.
         Задача не из простых. Говорить о самом Эткинде нечего. Развивать его теории? Но у него нет теорий, разве что одна - да и то откровенно вздорная: расцвет поэтического перевода как продукт государственного антисемитизма. Опираться на его открытия? У него нет открытий. Рассуждать о "школе"? Он не оставил школы. Волей-неволей приходится собирать международную (из бывшего нашего народа) тусовку - и говорить о своём, о девичьем. Девичье у них - славистика. В публикаторском и комментаторском раже и на чисто описательной основе. Правда, по возможности, с финтифлюшками...
         Левинтон, Осповат, Тименчик - это ещё относительно лучшее из того, что болтается в проруби мировой славистики, после того как из неё - за дальнейшей ненадобностью - вынырнули по окончании холодной войны всевозможные агенты 007. Набоковед Долинин, пару лет назад яростно схлестнувшийся в маргинальном журнальчике с Эткиндом-младшим (племяшем) на тему о том, кто из них армянин, а кто так, на гобое играет. Сусуманский политкаторжанин с дачи в Осиновой Роще; профессор из Майнца, уехавший из Ленинграда в олимпийском 1980 году по браку с тамошней аборигенкой; его питерская жена, а ныне профессор из Стокгольма, тогда же ненадолго вышедшая за шведа; немецкий искусствовед из Питера, женатый на бывшей снохе московского переводчика; швейцарский профессор из Франции, чуть было не женившийся некогда на дочери любовницы Пастернака, - единственный в плане по-прежнему почётной иностранщины автохтон...
         С чтений на чтения, с конференции на конференцию, из Москвы в Нагасаки. Всё опубликовано, всё прокомментировано, все эти публикации, равно как и комментарии, ровным счётом никому не нужны, но тем не менее. Ефима Григорьевича Эткинда они презирали как профессионалы дилетанта и держали за переводчика. А переводчиков презирали и презирают тем более: они же учёные! И у кого папа, у кого мама когда-то входили в эткиндовскую клиентелу. Или сами по молодости дружили с его симпатичной дочерью. И всем, если кончатся гранты, - кранты (жаль только, что ударение в этих словах падает на разные слоги). Но даже в самом худшем случае выручат хлебосольные финны. И если пока всё не так уж скверно и Европейский университет накрыл поляну, то почему бы на ней не отметиться? В конце концов Ефим Григорьевич Эткинд был и впрямь не лишённым обаяния человеком. И действительно, когда мог, помогал евреям. И вообще делал всё, что дозволено, - и чуточку сверх того.
         2004

«««Назад| Оглавление | Каталог библиотеки | Далее »»»