«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 40%

Росомаха

         - Волк... Волк, однако! - Старик эвенк с армейским карабином СКС дулом вниз, по-охотничьи, смотрел на нас из-под роскошной лисьей шапки. - Тундровый волк, однако...
         Рыбачий пункт Титары - даже не поселок, так, пятачок домов на песчаных дюнах в низовьях Лены. Напротив, через узенькую протоку, скала, возле которой всегда сходят с ума компасы. В славные годы зеки там что-то добывали, но ни тех зеков, ни тех лет уже нет и в помине. А вот потомки тех зеков - литовцев, поляков, эстонцев и питерских финнов - еще встречаются здесь, вот и сейчас один шофер и раньше - киномеханик готовится к обстоятельной беседе с нами, шуруя шумовкой в ведре, где булькает уха из осетровых голов.
         - Ага, тундровый... Пять, - эвенк показывает нам растопыренную ладошку, - пять дней, однако, хожу за ним... Патронов мало дают, однако! Надо одним выстрелом бить...
         В год местным жителям щедрое государство отпускает 120 патронов. Кстати, жена здесь стоит десять обойм к карабину, то есть 50 патронов. Но это уж будет жена, останетесь довольны... В том плане, что в ваше отсутствие она чужого не пустит ни в дом, ни в чум. А тому, кто попытается войти силком, просто отрежет яйца. Вот тем самым кривым и узким рыбацким ножом, которым она сейчас потрошит тайменя...
         - Росомаха еще есть, - вступает в разговор Володька, юркий мужичонка при Клавдии Ивановне, зав. рыбпунктом и хранительнице кассы и ключей от летника.
         - Как понять, какая она? Ну, черная, ровно вон Шарик, ага... - кивает он на дворнягу, полюбившую меня, оператора Балова и инженера Лапшова, казалось, до гробовой доски. И мешок с рыбой за раз утаскивает, ага!
         О, благословенные места, где гуляют по тундрам двадцать четыре овцебыка, которых везли зачем-то в Тикси и не довезли! О Лена, в чье зеркало смотрят, прихорашиваясь, звезды, и где никто даже представить не может, сколько еще в глубях осетров! О, богаче соломоновых шатров жилища местных полярников, который год не получающих зарплаты, но у которых в домах вместо кошек живут горностаи! Что мне Париж, Господи! Ты довел меня увидеть Тикси, Жиганск и Титары. Кладовки здесь не запирают. Горностай, когда ему надо, приходит и берет, что захочет. Но зато ни одна мышь к дому не подойдет на два парсека...
         - А вот скажи, москвич, чем я Родину прогневил, какое такое преступление совершил, что родился в ссылке, а, москвич?! - Коля, бывший киномеханик, потомок то ли финнов, то ли немцев, после третьей бутылки "Спирта питьевого" стал красен лицом.
         - А что, Коля, всех безвинно ссылали? - цежу я в его набрякшую переносицу. - А русским матросам в спину в Таллине не стреляли?! А братья лесные еще двадцать лет после войны учителей по литовским селам не вешали?!! А евреев перед Домским собором в Риге не сжигали? А, глухня проклятая?!
         Коля резко сдает:
         - Да нет, ребята, я так... Я тут так прирос - ни в какую Ингер... Ингерман... А, шут с ней! - машет он рукой, - ни в какую Прибалтику не надо!
         ...На песчаных дюнах следы остаются навсегда. В центре поселочка - крест с надписями по-литовски, по-польски, по-фински и по-русски. Камни те, что отсидели, привезли с собой из Прибалтики.
         А увозили с собою гробы. Здесь, в ледяных песках, умерший сохраняется вечно. Они откапывали своих мертвых и увозили в Прибалтику, когда Мишка-Меченый дал всем волю.
         Говорят, одна девушка с длинными белыми волосами была в гробу, будто вчера положили.
         Не знаю, зачем тревожили их покой, коль земля их приняла. Но на ухо мне сказали, а потом по трезвости и повторили, будто некоторые - прости, Господи, что повторяю! - клали в гробы и вывозили в Европу бивни мамонтов, которых здесь - как русских костей под Берлином или Варшавой... А стоят бивни за кило - сто пятьдесят американских рублей.
         Потусторонней жутью повеяло на меня от этих рассказов, и померк, потускнел, спрятал свой лик молодой месяц, и затуманился, кутаясь в тучу.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»