«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 9%

         У меня для него было кое-что припасено. Собкор в Советском Союзе газеты "Каррера дела сера" долго приставал ко мне с просьбой дать интервью о московской истории Ельцина. Я отнекивался, не желая возвращаться в политическую муть, но настырный итальянец всё-таки дожал, и мы проговорили с ним в пресс-центре МИДа около четырёх часов. Газета дала материал на целую полосу под убойным заголовком: "Как они казнили Бориса Ельцина". В нём рассказывалось не только о конфликте первого секретаря с Воруй-городом, но и о раскладе сил в Политбюро. Не поскупился я и на характеристики горбачёвского окружения. На Западе не любят журналистские блюда второй свежести, там предпочитают эксклюзив. Но тем не менее материал из "Каррера дела сера" перепечатали газеты и журналы пятнадцати стран. Как раз накануне моей последней командировки. Всё это я собрал в портфель и, созвонившись, поехал к Ельцину.
         В доме, где сейчас схрон уголовников под маскировочной вывеской "Совет Федерации", у него был целый отсек. Мы прошли в комнату отдыха, и Борис Николаевич открыл краны на всю мощь в умывальнике. До зубов вооружился человек! Вода хлестала, по радио кто-то бубнил про весенне-полевые работы, а мы говорили.
         Ельцин, оказывается, уже прочитал интервью. А издания с перепечатками добыл его помощник Лёва Суханов. На Суханова же обрушились после этого и звонки иностранных корреспондентов с просьбами устроить встречи с Борисом Николаевичем. А зачем встречаться, что говорить и как себя позиционировать - вот что Ельцина волновало.
         Он понимал: будешь долго сидеть в тени - позабудут. Народ переключит внимание на других резвачей. Но опасен и фальстарт - положение шаткое. Я прямо спросил его: разобрался ли он в себе самом, просчитывает ли варианты развития событий и как думает влиять на них. Политическое мальчишество: сначала рвать на себе грозно рубашку, а потом лепетать: "Простите, больше не буду!" - бесперспективно. Мы всегда говорили с ним откровенно, без оглядки на должность. Только в конце 92-го, когда гайдаровская команда убаюкала его подхалимством, он стал морщиться от критических слов. Как-то на заседании президиума правительства стали облизывать его до неприличия, и я не выдержал: "Перестаньте врать! Плохо мы все работаем и президент в первую очередь". "Борис Николаевич, это что же он себе позволяет!" - почти вскричал Геннадий Бурбулис.
         - Михаил Никифорович всё ещё хочет учить меня, - со злостью произнёс Ельцин. - И забывает, что я президент. Повторяю: пре-зи-дент!
         Он до ужаса полюбил произносить это слово - президент. И к месту, а чаще и не к месту.
         Но до 92-го ещё было далековато. И мы обдумывали стратегию поведения. Я высказал своё мнение, что на контакты с зарубежными журналистами надо идти. Но не выставлять себя противником Горбачёва - на Западе к этому относятся насторожённо. И вообще, если быть объективным - мы все политические дети Михаила Сергеевича. Он дал нам дорогу своей начальной политикой. Нужно выглядеть союзником Генсека, но сожалеть при этом, что тот запутался в сетях консервативного крыла ЦК. А значит опасно для перестройки топтаться с ним вместе, следует в интересах общества попытаться уйти в отрыв. Надо также трясти перед носом корреспондентов пакетом позитивных идей, на которые Ельцин намерен в будущем опираться. Поскольку для него вся наша пресса закрыта, придётся использовать метод отражённого света. Так оно и вышло потом. Почти все интервью Бориса Николаевича, опубликованные позже на Западе, передавались на русском по "вражеским" голосам. А советские люди по ночам прилипали к приёмникам, сквозь треск и шум выискивая в эфире "Голос Америки" или "Свободу". Лейтмотив всех интервью был один: народ достоин лучшей жизни, и мы обязаны делать для этого всё.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»