«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 12%

         Видимо, забыв свои же собственные слова, Александр Исаевич в том же томе "Архипелага" рассказывает, как заключенный Арнольд Львович Раппопорт "уже не первый год терпеливо" составлял "универсальный технический справочник" и одновременно писал "в клеёнчатой черной тетрадке" и хранил в экибастузском лагере целый трактат "О любви" (35). Фигурирует в "Архипелаге" и "тверичанин Юрочка Киреев - поклонник Блока и сам пишущий под Блока" (36). Из "Теленка" мы узнаем что заключенный Альфред Штекли написал в лагере целый роман (37). А Н. А. Решетовская цитирует письмо бывшего заключенного А. Ф. Степового, который сообщал, что "с лагеря привез дневников тетрадей шестьдесят штук" (38). Есть сведения, что писал в лагере и А. И. Солженицын. "Мне запомнилось, - вспоминал бывший заключенный Б. С. Бурковский, - что он лежа на нарах, читал затрепанный том словаря Даля и записывал что-то в большую тетрадь" (39).
         Но если писать в лагере разрешалось и разрешалось хранить написанное, то Александр Исаевич вполне мог использовать перо и бумагу для своего литературного творчества не только в шарашке, но и в лагере. Об этом свидетельствует опубликованное в 1990 г. на страницах экибастузской газеты "Заветы Ильича" интервью журналиста П. Оноприенко с бывшим рабочим экибастузского Деревообрабатывающего комбината М. Ж. Нефедовым, который там встречался с А. И. Солженицыным. М. Ж. Нефедов утверждает, что в лагере многие знали о литературных занятиях Александра Исаевича и что в свое время тот передал ему на хранение несколько своих исписанных блокнотов, которые, однако, сохранить не удалось (40).
         Если и в шарашке, и в лагере Александр Исаевич имел возможность писать как все, возникает вопрос о содержании написанного. Очевидно, что хранить он мог только в то, что не являлось криминальным. Между тем известные нам его "лагерные" произведения назвать безупречными с точки зрения советской цензуры нельзя.
         Как же объяснить это противоречие?
         В поисках ответа на поставленный вопрос обратимся к лагерной поэзии А. И. Солженицына. Вот строки из заключительной части поэмы "Дороженька":
         Родится предатель в ужасе,
         Звереет в голоде плоть...
         Оставь мне гордость и мужество!
         Пошли мне друзей, Господь!
         О Боже, о Ты, Кем созданы
         Твердь суши и водная гладь!
         Быть может и мне не опоздано
         Еще человеком стать? (41).
         Мог ли автор написать такие слова в 1952-1953 гг.?
         Отмечая сделанный им атеистический зигзаг, Александр Исаевич предложил нам три версии своего возвращения к вере в бога. На пресс-конференции в Лондоне 11 мая 1983 г. он заявил: "...я пережил смертельную болезнь в лагере и перед ее лицом во мне снова и полностью восстановилась православная вера... Это мое возвращение я описал в "Архипелаге", в 4-й части" (42). 9 октября 1987 г. в интервью Рудольфу Аугштайну для журнала "Шпигель" он выразил эту же мысль несколько иначе, отметив, что возвратился к прежней вере "к концу лагеря", когда заболел раком и затем выздоровел (43). В первом случае вера в бога проснулась в нем перед лицом смертельной болезни, во втором после выздоровления. 23 мая 1989 г. в интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала "Тайм" Александр Исаевич подчеркнул, что возвращение к вере произошло "не за один год" и отметил - решающую роль здесь сыграло то, что он "умирал", но "вернулся к жизни" и было это "в конце лагеря" - "начале ссылки" (44).

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»