«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 12%

         Здесь мы сталкиваемся с еще одним противоречием. В одном случае А. И. Солженицын датирует завершение работы над поэмой "Дороженька" 1952 г. (26), в другом - 1953 г. (27).
         Отмеченные противоречия дают основания думать, что необходимой последовательности в создании отдельных произведений не существовало. А это порождает сомнение в том, что Александр Исаевич творил без сохранения написанного на бумаге.
         Эти сомнения получили подтверждение в 1999 г., когда вышел сборник его произведений "Протеревши глаза". Из него мы узнали о существовании еще одного солженицынского произведения - незаконченной автобиографической повести о войне, которая была опубликована им под названием "Люби революцию" (28). Как мы знаем, по утверждению Н. А. Решетовской, под таким названием у ее мужа существовал замысел романа не о войне, а революции (29). А поскольку никакого отношения к революции данная повесть не имеет, есть основания полагать, что первоначально она называлась по-другому. Вероятнее всего, это та самая повесть, которую он задумал еще на фронте под названием "Шестой курс" (30).
         Представляя это произведение читателям, Александр Исаевич сопроводил его следующим комментарием: "Неоконченная повесть. Задумывалась как прозаическое продолжение "Дороженьки". Предполагалось и дальше большое протяжение - с историей создания и боевой жизни "одного разведдивизиона". Главы 1-5 написаны в 1948 на шарашке в Марфино" (31).
         Таким образом, если первоначально А. И. Солженицын утверждал, что вернулся к прозе и "поманеньку" стал ее запоминать только тогда, когда уже были написаны пьесы в стихах, теперь выясняется, что повесть предшествовала пьесам. Более того, в 1948 г. она составляла 8 авторских листов. Возможность сохранения ее в памяти на протяжении почти пяти лет, даже при регулярном повторении, представляется невероятной. Видимо, понимая это, Александр Исаевич не стал поддерживать свою прежнюю версию и сообщил нам, что он писал повесть, как все смертные, на бумаге и даже приложил к своей публикации несколько факсимильных страниц самой рукописи (32). Эту рукопись, покидая Марфино, он, оказывается, и передал на хранение сотруднице марфинской "шарашки" - "Анечке", А. В. Исаевой (33).
         Следовательно, поражавшая до этого наше воображение история о том, как на протяжении почти семи лет будущий автор "Архипелага" занимался литературным творчеством, лишь изредка прибегая к перу и бумаге и храня все сочиненное им в памяти, - это миф.
         Но, может быть, перо и бумага были доступны только в шарашке, и рассказанная история относится к Экибастузу?
         Касаясь этого вопроса в "Архипелаге" и подчеркивая суровость режима в Особом лагере, Александр Исаевич пишет: "Карандаш и чистую бумагу в лагере иметь можно, но нельзя иметь написанного (если это - не поэма о Сталине). И если ты не придуряешься в санчасти и не прихлебатель КВЧ, ты утром и вечером должен пройти обыск на вахте" (34).
         В этих словах нетрудно заметить два противоречия.
         Во-первых, если заключенным разрешалось иметь "карандаши и чистую бумагу", то, разумеется, для того, чтобы они писали. А если писать все-таки было можно, то почему нельзя было хранить написанное? И во-вторых, при чем здесь "обыск на вахте"? неужели имея в лагере "карандаши и чистую бумагу" вполне законно, заключенные могли писать только тайно за пределами лагеря?

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»