«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 66%

         Однако эта солдатская масса резко отличалась от матросской и солдатской массы эпохи революции 1905 года. Та масса являлась активом революции, пропитанная идеями революции, закалённая в смертельных боях, она несла с собой революцию на каторгу и там, продолжая революционную борьбу, гибла в ней.
         Солдатская масса эпохи 1910-1911-1912 и 1913 годов являлась результатом жестокой реакции, создавшей невыносимо тяжёлые условия военной службы. Эта масса в большинстве не была пропитана идеей революционной борьбы и не несла в себе революции, а несла тупую озлобленность против солдатчины, против офицерства, против "шкур", вызванную жестокостями военного режима. И преступления этой массы были не массовыми, а индивидуальными, совершаемые в состоянии озлобления. Убийство офицеров, "шкур", уход с постов, дезертирство, похищение и продажа оружия, отказ от военной службы были основными "преступлениями" этой массы.
         С населением камеры я сошёлся быстро. Особенно я сблизился с двумя сокамерниками: Севостьяновым и Грицко. Первый был строительный рабочий-маляр, молодой парень, черноватый, с немного вздёрнутым носом, рязанец, бесхитростный, непосредственный, откровенно выявлявший свои недоумения перед вопросами, которые не понимал. Будучи неграмотным, он считал себя человеком ни к чему не способным и весьма тяготился этим.
         - Тип я, и больше ничего, - говорил он, будучи чем-нибудь расстроен.
         - Почему тип? - недоумённо опрашивал я его.
         - Неграмотен я. Ни к чему меня применить нельзя, только кистью махать и могу. О таких типах, как я, только в книгах пишут...
         - А что же в том плохого, что о таких, как ты, в книгах пишут?
         - Это уж последнее дело. Значит, этот человек ни к чему, а только типом ему и быть.
         Никакие уверения, что нет в этом ничего позорного, Севостьянова не убеждали, крепко он был убеждён в своём безысходном положении.
         Любил Севостьянов играть в домино и постоянно проигрывал. Смеялись в камере по этому поводу над ним; насмешки причиняли ему сильные страдания.
         Он даже пытался бросить играть, но каторжное безделие было для него невыносимым и он опять принимался за старое. Я неосторожно изобразил его увлечение в самодельной литературной юмореске и весьма раскаялся в этом. Эта юмореска окончательно утвердила его мнение, что он "тип". Он сначала вспылил, а потом заплакал, лёг на свой матрац и проболел целую неделю.
         Большие усилия пришлось мне приложить, чтобы вернуть его доверие.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»