«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 98%

         Теперь о суде. Джибни пишет: "...сам факт проведения этого суда уже сам по себе удивляет, так как других офицеров Советской Армии, уличённых в шпионаже, сразу же расстреливали...". Вполне могло быть и так. Я имею в виду наше "дело". "Расстреляли бы" и в прессе сообщили, как о казни некоего П. - так сделали с Поповым.
         Но этапность и стратегический замысел операции по дезинформации Запада требовал серьёзных подтверждений. Потому и был "суд"! И "доказательства" в сверхсерьезном предательстве, а значит, информация от предателя была ценной.
         На суде Запад (кому это было нужно) понял, что Винн не мог рассказать ничего существенного - он был всего лишь связным и о содержании передаваемых за рубеж материалов не мог знать. На "суде" я дал понять, что Винн сознался не во всём.
         Долгосрочность нашей акции подтверждалась ещё и тем, что во время следствия на личной встрече с Винном я несколько раз повторил одну и ту же фразу, предназначенную для Запада: "меня наверняка расстреляют" и "они обещали сохранить мне жизнь". Правда, при условии, что Винн будет сотрудничать со следствием. Запад должен был расшифровать это так: "я не пошёл на сделку, даже ради своей жизни".
         Конечно "суд" был показательным. Роли были распределены. Но всё же он был лучше, чем суды тридцатых годов. Однако военные прокуроры на этом "суде" оказались заложниками своего времени и действовали так, как будто им нужно было отчитаться за каждое своё слово на партсобрании. Эта неуклюжесть была заметной. Доказательств было предостаточно. Следуя сценарию, выданному мною для нашей общественности и западной публики, я признался в тщеславии, в уязвлённом самолюбии и жажде лёгкой жизни. Джибни прав, говоря, что "... суд не мог найти логического объяснения одному: как Пеньковский, столь преуспевающий в этой системе, смог предать её...". Именно об этом следовало бы задуматься спецслужбам, работавшим со мной. Но им, снова настаиваю, этого и не нужно было. А мотивы моего поведения с Западом определяли все мои последующие действия в "работе" или игре!
         И обвинитель Горский, и защитник Апраксин отмечали положительные стороны мой карьеры. Они говорили, что мой поступок остаётся всё-таки неожиданным, как первородный грех, и совсем уже непонятным.
         Грамотный специалист обвинитель - генерал Горский всё же в суть дела проник - история моей жизни не давала повода стать предателем?! Он понимал и открыто удивлялся, как (по Джибни) "герой войны, блестящий офицер и ответственный работник солидного учреждения, способный служащий морально разложился и стал на путь предательства?"
         Для меня "суд" стал тяжким испытанием. Но глубину трагедии публичного судебного разбирательства понял на процессе. В тот момент во мне не было ликования по поводу "оперативных успехов в деле". Ведь человек - существо коллективное, и я чувствовал, как взгляды презрения давят на меня.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»