«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 49%

         Л.Н. Толстой разделял людей этого круга на четыре категории: 1) очень небольшая группа глубоко религиозных людей, прошедших через масонство, 2) люди, равнодушные к религии, но по привычке исполнявшие церковные обряды (таких около 70%), 3) неверующие, исполняющие обряды по необходимости, 4) вольтерьянцы, открыто выражавшие свое неверие (2-3%).
         В конце XIX века типичный русский интеллигент был безразличен или враждебен религии. Большинство были сознательными атеистами. Демократическая молодежь из средних слоев прошла этап европеизации-секуляризации как нигилистическое отрицание православной культуры, под сильным влиянием статей Чернышевского, Добролюбова и Писарева.
         В начале XX века, как и в начале XIX, "образованное общество" испытало увлечение религиозным синкретизмом - мистицизмом, восточными религиями, теософией и оккультизмом. Это говорило не столько об атеизме, сколько об изживании "религиозного органа". Оно создавало вакуум, который заполнялся идолами, например, идолами прогресса и демократии. Сдвиг к идолатрии, к внерелигиозным культам (примером их может быть масонство), с тревогой отмечался многими деятелями культуры. Разрыв с традицией был пафосом философии западников. Историк-эмигрант В.Г. Щукин так характеризует эту часть интеллигенции: "В отличие от романтиков-славянофилов, любая сакрализация была им в корне чужда. Западническая культура носила мирской, посюсторонний характер - в ней не было места для слепой веры в святыню... С точки зрения западников время должно было быть не хранителем вековой мудрости, не "естественным" залогом непрерывности традиции, а разрушителем старого и создателем нового мира" (12). Те философы, которые "вернулись" в православие (в большинстве своем пройдя через марксизм), увлекались интеллектуальными и богословскими изысканиями.
         Религиозное диссидентство и отрицание национальной традиции - при том, что "по долгу службы" приходилось демонстрировать им лояльность (как в советское время интеллигенции приходилось демонстрировать лояльность официальной идеологии) - неизбежно порождало русофобию. Даже в самом патриотическом сознании, как это выразилось в фигуре Чаадаева. В.В. Кожинов убедительно показывает, что Чаадаев был патриотом России, но ведь одновременно и ее ненавистником. Поэт Н.М. Языков, умирая, написал о Чаадаеве:

         Вполне чужда тебе Россия,
         Твоя родимая страна!
         Ее предания святые
         Ты ненавидишь все сполна.

         При этом надо учесть, что из истории мы почерпнули представление о том, что западники и славянофилы боролись в России за умы образованного слоя как два течения примерно одинаковой силы. Это не так, влияние западников явно преобладало. Даже работа Н.Я. Данилевского "Россия и Европа", впервые в мировой науке давшая анализ цивилизаций и предвосхитившая труды А. Тойнби и П. Сорокина, была издана в Петербурге в 1871 г. тиражом 1200 экземпляров - и к моменту смерти автора в 1885 г. тираж так и не был распродан.
         Элита народа, обретшая такое самосознание, множеством способов ослабляет и разрушает мировоззренческую матрицу, соединяющую людей в народ, а также те механизмы, которые призваны эту матрицу обновлять и "ремонтировать". Так, например, произошел откат от русской классической литературы, которая на этапе распространения грамотности должна была бы стать (и стала в советское время) важным средством укрепления национального сознания. В.В. Розанов писал: "Совершилось то, что, например, в семидесятых и половине 80-х годов прошлого века сочинения Пушкина нельзя было найти в книжных магазинах. Я помню эту пору: в магазинах отвечали - "не держим, потому что никто не спрашивает!" (13).

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»