  |
 |
Прочитано: 95% |
«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
|
|
Прочитано: 95% |
Если прочитаны эти беседы, запечатлевшие голос выдающегося русского писателя в самое тяжёлое для Родины время, мне остаётся, хотя бы коротко, сказать о том, чем конкретно они были вызваны и как родились.
Чёрный октябрь 1993-го... Залпы танковых орудий в центре российской столицы только что довершили расправу над Верховным Советом, ставшим одним из последних оплотов сопротивления ельцинскому беспределу. Ночью, как тати, собрали "победители" трупы убитых и тела раненых, развезли тайком по разным концам Москвы. Закопчённое здание на Краснопрес ненскойнабережной печально дымится. Газета "Правда", в которой я работаю, и "Советская Россия", где печатаюсь, указом Ельцина закрыты.
А между тем в других газетах развернулась самая настоящая вакханалия, активными участниками которой стали "демократические" писатели. И сколько кровожадности обнаружилось вдруг у тех, кто ещё недавно вовсю болтал о гуманизме и общечеловеческих ценностях! "Писатели требуют от правительства решительных действий" - так заявлено в коллективном письме, которое опубликовали "Известия" и под которым поставили свои подписи аж 42 литератора. "Решительные действия" означают: никакой пощады оппозиционным изданиям и партиям, не церемониться с ними, добить, окончательно запретить.
Но даже на этом разнузданном фоне поразило меня интервью одного из вышеупомянутых "подписантов" корреспонденту "Подмосковных известий". Не кто иной, как слывший тонким лириком Булат Окуджава, на вопрос, какое впечатление произвёл на него расстрел Дома Советов, проявив полную откровенность, беззастенчиво ответил: "Я наслаждался этим".
Как такое может быть?! Чтобы поэт наслаждался кошмарным зрелищем кровопролития, публичным убийством десятков и сотен людей...
До сих пор остро помню состояние психологического шока, вторично пережитое после расстрела. Казалось, невозможно стало дышать. И я тут же начал думать, кто из писателей, коллег Окуджавы по литературному труду, мог бы понять и разделить это моё потрясение.
Кто? Словно голос свыше услышал я в те минуты: Валентин Распутин.
Он уже тогда был классиком русской литературы. О нём уже без колебаний можно было говорить: великий русский писатель. Но ведь был тоже очень большой писатель - Виктор Астафьев, а его подпись, однако, завершила список 42-х под призывом "решительных действий". Так обратился к ельцинскому режиму. Вместе с Окуджавой.
Почему ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не мог я представить в том списке имя Валентина Распутина? Да потому что твёрдо знал: совесть ему не позволит. Вот и голос свыше, назвавший именно писателя Распутина моим потенциальным собеседником на тему о самом горьком и наболевшем, конечно же, в первую очередь подразумевал его совесть.
«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
|
| ||||||||
|
|
|
|
|
|
|
| ||