«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 82%

         В том 1953 году это было не единственное письмо, отправленное мною в Советский Союз. Я уже упоминал, что во время пребывания в 1945-1949 гг. в лагере для военнопленных в городе Тильзит между мною и начальником по производству тамошнего целлюлозно-бумажного комбината старшим лейтенантом Болониным и инженером Радченко установились почти дружеские отношения. Для того времени это было достаточно необычно. Предпосылкой для этого послужили моё знание русского и присущая обоим совершенно необычная для русских официальных лиц открытость в общении с военнопленным. Мы с Радченко нередко полёживали на полянке за фабричными корпусами, курили и вместе размышляли над тем, какими станут немецко-русские отношения, когда затянутся раны войны. Оба мы верили в прочное примирение обоих народов. Скоро к нашему мнению присоединился и старший лейтенант Болонин. Вот сблизились же немецкий офицер и русские. Как только позволяли обстоятельства, мы пускались в очень серьёзные разговоры.
         Скоро Болонин стал приглашать меня домой на чашку чая. Однажды он обратился ко мне с просьбой давать его 17-летней дочери уроки игры на фортепиано. К сожалению, из-за убогости моих навыков я не мог заняться её музыкальным образованием. Всё моё искусство исчерпывалось бойким наигрыванием двумя пальцами простеньких вещиц вроде "Полевой розочки" или "Песни немцев". Когда я вынужден был признаться юной даме в слабости моей квалификации, она совсем близко подошла ко мне и начала колотить меня своими нежными кулачками в грудь, всё сильнее и сильнее, Болонин, поглядывая на это, только похохатывал, а затем вышел из комнаты. Тут Тамара, нежная девушка с чёрными волосами и тёмными огненными глазами, уже всерьёз разъярилась. Я пробовал отстранить её руки, очень осторожно, бережно, не причиняя боли. Её грудь тесно прижалась к моей, я чувствовал её. Она нежно тёрлась об меня. Что было делать? Попробовать успокоить её, как успокаивают молодую лошадь? Левой я пытался схватить её руки, а правой гладил по волосам. Может быть, мне не стоило этого делать. Я чувствовал совсем близко её горячее дыхание, биение её сердца. "Боже мой!" - стучало у меня в висках.
         Сегодня я спрашиваю сам себя, позволительно ли описывать такой эпизод, такое мгновение, такое интимное сближение двух людей, делать его достоянием других? Можно ли, как делаю я сейчас, посвящать в это читателя? Не лучше ли промолчать о переживаниях или даже чувствах двух молодых людей? Молоденькой женщины, ещё почти ребёнка, 17 или, возможно, всего лишь 16 лет от роду, и немецкого военнопленного. Летописец, полагаю я, имеет право и даже должен излагать всё правдиво при соблюдении той границы, за которой ущемляется человеческое достоинство. Мне думается, что мой долг поведать эту историю. Разве она не обогащает привычную картину жизни пленных в чужой и враждебной среде, как бы начисто лишённой чувств? А если прочувствовать эту ситуацию с позиции девушки? Молодая русская, которую всё убеждало, что всех немцев, фашистов можно только ненавидеть? Война разрушает всё. Но даже она не в состоянии убить в человеке самые естественные глубокие чувства.
         Жизнь неожиданно сводит молодого военнопленного и девушку из неприятельского стана, их чувства внезапно, без включения какой-либо, выражаясь по-современному, системы раннего предупреждения, бурно взрываются. Сейчас только не поддаться безумию, думаю я. Не потерять голову. Наконец выдавливаю из себя: "Нет, Тамара, так нельзя. Мы не должны это допустить. Поймите, пожалуйста!"

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»