«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 24%

         Комаров: Я занимаюсь военной проблемой - коррекцией посттравматических стрессовых расстройств у лиц, находящихся в "горячих точках", на этапах их командирования и по возвращению. В основном среди этого контингента мы и проводим курсы реабилитации. Это серьезнейшая проблема, вечная, так как не имеет решения во врачебных науках и искусствах. К сожалению, мир продолжает воевать, отбраковывая людей с измененным поведением. "Люди войны" страдают и психически, и физически. Это неблагоприятный момент для общества, затратный и бессмысленный, как и сам конфликт. Общество же, в свою очередь, должно уметь смягчать и выправлять болезненные состояния этих людей; притом, желательны методы коррекции, безопасные для их здоровья.
         К сожалению, до сих пор для лечения страдающих "военным синдромом" преимущественно применялись и продолжают применяться методы так называемой психиатрической коррекции. Это - когда пациентов "успокаивают" и приводят в порядок психотропными таблетками, что отнюдь не всегда хорошо отражается на последующей жизни таковых пациентов (подобное, кстати, можно наблюдать на примере американских и британских солдат, принимавших участие в войсковых операциях последних лет - "Буря в пустыне" в Ираке, "Шок и трепет" в Афганистане и др.). Образно говоря, из одного ненормального состояния можно привести человека в другое ненормальное состояние, из одного синдрома получить другой. Выход ли это из положения? Конечно, нет.
         И вот когда, будучи научным сотрудником, я выполнял работу в психиатрическом отделении нашего госпиталя и успешно ее завершил в середине 90-х, практикующие врачи - психиатры высказали пожелание о том, чтобы я продолжил с ними совместную деятельность. Мне предложили подумать о том, какую помощь я мог бы оказать в сопровождении тяжелых психиатрических больных, которые у врачей плохо подвергались лечению, несмотря на использование самых ультрасовременных методов лечения (разумеется, главным образом, - психотропных).
         Через несколько дней я вернулся в отделение и сообщил, что навскидку процентов 70 суицидальных больных, из числа тех, кого успели вытащить из петли, имеют низкие лейкоциты - в пределах 2,5-3 тысяч. И это так поразило психиатров, что они не поленились собрать все истории болезни и посчитать процент лиц с измененными анализами крови. Процент таких лиц был около 70, то есть фактически равным моему первоначальному прогнозу. Столь плохие результаты, как правило, бывают у онкологических больных в период проведения им химиотерапии (что является причиной ее отмены). При уровне лейкоцитов 2 тысячи и ниже человек может погибнуть, это - нижний предельно допустимый уровень. А может наступить и внезапная смерть. Вывод, как говорится, напрашивался сам: у большинства суицидальных больных был нарушен иммунитет, и он не восстанавливался психотропными препаратами, и жить им по-прежнему не хотелось.

         Корр.: Следует ли из сказанного вами, что, если медикаментозным способом поднять количество лейкоцитов в крови, то человека можно заставить отказаться от самоубийства?

         Комаров: Совершенно верно. Таким образом, мы увидели неблагоприятную рисковую ситуацию: если пострадало здоровье иммунологическое, то и в психическом отношении человек будет недостаточным, как и в соматическом. Просто случай свел нас в психиатрическом отделении, но если бы мы спустились на этаж ниже, то и в соматическом отделении мы наверняка нашли бы ту же ситуацию.
         Становилось ясно, что психосоматика - это проблема недостаточного иммунитета.
         Коллеги задали мне вопрос: "Можно ли повлиять на решение этой проблемы с помощью применения новых препаратов и существуют ли таковые?". Я ответил, что в НИИ эпидемиологии есть лаборатория, где, по слухам, разработан прогрессивный пептидный препарат четвертого поколения, влияющий на иммунитет. Препарат прогрессивный.
         После этого разговора, примерно в 1995 году, я пришел в Центральный НИИ эпидемиологии, где встретился с его директором, президентом РАМН, академиком В.И. Покровским и ведущим разработчиком "Имунофана" профессором В.В. Лебедевым. Я им признался, что уже обращался ранее в фармакологический комитет, сотрудники которого работают в НИИ иммунологии. Там мне сказали, что при широкой клинической апробации "Имунофана" достигнут прекрасный результат: ни одной рекламации не было получено со всей страны, не было ни одного случая непредвиденного действия препарата, то есть не было обнаружено ни одного противопоказания, и что, таким образом, разработка полностью закончена, "наука" по препарату сделана. Мои попытки замолвить слово о проблемах психологии и психики (применительно к использованию "Имунофана") у коллег из НИИ иммунологии успеха не имели. С профессором же Лебедевым мы в принципе достигли взаимопонимания. Заключили договор о научно-техническом сотрудничестве, оформили разрешительные документы и начали исследования пилотного плана. Признаюсь, что с некоторой тревогой отправился испытывать его на себе и на тех пациентах, коих мне могли показать в психиатрическом отделении нашего Центрального военного госпиталя. Мне, конечно, дали глубокого инвалида, больного шубообразной формой шизофрении - с 15-летним "стажем".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»