«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 73%

         Я лично думаю, что в этом расхождении прав Рокоссовский. Во-первых, невозможно представить, что он, человек редкой честности и скромности, выдумал такой колоритный и лестный для себя эпизод. Тем паче, что ведь когда вышли его воспоминания, были еще живы почти все члены Ставки и, как говорится, не дали бы соврать. Во-вторых, столь редкий эпизод, связанный с самим Сталиным, невозможно забыть тому, кто и был причиной этого эпизода. А Жукову, наоборот, не трудно было забыть: ведь это случилось не с ним.
         Вероятно, дело тут вот в чем. Я допускаю, что план операции действительно уже 20 мая был утвержден Сталиным. Но ведь речь шла о самой крупной наступательной операции Второй мировой войны и, естественно, Верховный должен был проявить сугубую предусмотрительность и осторожность. Поэтому, уже утвердив план, он не сообщил это Рокоссовскому, а захотел еще раз проверить верность плана столь необычным способом. Жуков мог не знать о замысле Сталина или, как уже сказано, забыть. Впрочем, это к фильму не относится.
         Но прямо относится к Гомельскому то, что Жуков его помнил и именно для него писал: "Стиль работы Ставки был, как правило, деловой, без нервозности, свое мнение могли высказать все. И.В. Сталин ко всем обращался одинаково строго и довольно официально. Он умел слушать, когда ему докладывали со знанием дела. (Гомельского, как, впрочем, и Аксенова, и Барщевского, едва ли стал бы слушать, но о двух последних - дальше. - В.Б.). Я убедился за долгие годы войны, что И.В.Сталин вовсе не был таким человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы и с которым нельзя было спорить, даже твердо отстаивать свою точку зрения. Если кто-нибудь утверждает обратное, прямо скажу: их утверждения неправильны" (там же, с. 280-281). Как деликатно: неправильны. А ведь вполне имел право сказать: "Это брехня, господин Гомельский!"
         И еще: "После смерти И.В. Сталина появилась версия, что он единолично принимал военно-политические решения.
         С этим согласиться нельзя. Я уже говорил, что, если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений" (там же, с. 468). Таких случаев маршал приводит немало. Если интересно, то поищите их, Гомельский, сами. Но я знаю, что не будете искать, ибо вам, как и В. Аксенову, и создателям фильма, история войны всегда была и осталась совершенно неинтересна.
         И вот опять кому же верить: Рокоссовскому с Жуковым или Гомельскому? Выбирайте, читатель.

* * *

         Тут-то на бедного старца и обрушилась создательница "Смерти ради смерти". Но как! "В образе Сталина был найден точный сценарный и режиссерский ход. Точный!"
         Здесь ведущий Берман воскликнул: "Марина Анатольевна пришла сюда с совершенно другим мнением!" И вот, мол, под напором неопровержимых доводов Донцовой, Соломина, Резника и моих...
         "Нет! Нет! - воскликнула автор романа "Не мешайте палачу". - У меня свое мнение. В фильме есть перлы, жемчужины. Я согласна с Гомельским, что если Сталин сказал "нет", то это всегда нет..."
         Тут я вспомнил анекдот, недавно рассказанный в компании Василием Ливановым.
         Поскребышев входит в кабинет Сталина и говорит: "Иосиф Виссарионович, звонит Черчилль". Сталин берет трубку: "Здравствуйте... Нет... Нет... Нет... Да... Нет... Нет... Нет... До свидания". И кладет трубку. Поскребышев не удержался: "Иосиф Виссарионович, на что вы сказали Черчиллю "да"?" - "Он спросил, хорошо ли я его слышу".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»