«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 41%

2

        Невежество возводится в систему... - Господибожемой,- подумал князь с ужасом... "Путешествие дилетантов"

         Страницы романа Б. Окуджавы пестрят именами философов, писателей, богословов, мифологических персонажей, политических деятелей, историков, героев произведений искусства и т. д. Тут Аполлон и Диана, Марс и Минотавр, Эней и Эрифила, Лавиния и миссис Грехам, Антисфен и Филострат, Аппиан и Лукиан, Блаженный Августин и граф Бобринский, Гейнсборо и Бенкендорф, Вермеер и Дубельт, Рокотов и Нессельроде, Петр Великий и Николай Первый, "берлинский Панин" и "известный Головин", царь Михаил Федорович и великая княгиня Елена Павловна, Левицкий и Алексей Орлов, императрица Александра Федоровна и Некрасов, Пушкин, Тургенев, Герцен, Краевский, Натуар, одинокие перипатетики и полчища нумидийцев, "таинственная кармелитка королевских кровей" и "юная креолка с движениями, исполненными чарующей грации"...
         И всем этим текст насыщен не ради показа интеллектуального универсализма, а для того главным образом, чтобы заставить тебя, читатель, шевелить мозгами - думать, решать, отгадывать, т. е., фигурально выражаясь, заниматься умственной гимнастикой то с обручем, то с булавой, то с лентой. Так было еще в "Бедном Авросимове", то же самое и здесь.
         Вот, например, главный герой романа предается размышлениям о римском историке Аппиане. Прекрасно! Но только Аппиан жил не в первом веке, как думает герой, а во втором. Почему он так думает? Пораскинь-ка, читатель, умом! Нет ли тут какого-то тончайшего намека, нюанса, подтекста?
         Того же плодотворного принципа постоянного тонизирования наших мозговых извилин придерживается автор и там, например, где переходит к фактам и обстоятельствам русской истории и быта. Взять, скажем, сферу титульно-иерархических и религиозно-церковых отношений, понятий, терминов. Ими была пронизана в прошлом вся жизнь, потому романист, пишущий о русской старине, не может не знать ее во всех тонкостях.
         Вот Окуджава пишет "о великом князе Михаиле Романове". Но Михаил Романов был не великим князем, а царем, от Ивана Грозного уже шестым по счету, родоначальником династии Романовых, которые вообще были вовсе и не княжеского, а боярского происхождения. Враждебно настроенные к нему поляки не хотели называть Михаила царем "всея Руси", настаивали, чтобы он именовался царем "своея Руси", т. к. тогда еще не все русские земли были под его властью, однако же и поляки, лютые враги Михаила, не отказывали ему в том, в чем ныне отказывает Окуджава. С другой стороны, наследника-цесаревича Александра, сына Николая Первого, романист еще при жизни отца величает государем, что было совершенно немыслимо. Смекнем-ка, друзья, с чего бы все это? Какая идейно-художественная собака здесь зарыта?
         Главный герой убеждает себя: "Молчи, Мятлев, притворяйся счастливым и храбрым... пей спирт на панихидах!"... На панихидах? Ведь это, чай, не поминки. Самые из прехрабрых храбрые от веку на панихидах не пивали. Вот и еще работа для нашего серого вещества: какую цель преследовал автор, вводя столь необычный мотив? И зачем он в том же духе продолжает, рассказывая, как некий "батюшка Никитский" над покойником читал акафист"? Ведь, во-первых, акафист не читают, а поют; во-вторых, акафист - это не заупокойная служба по усопшему, это торжественно-хвалебная служба в честь Христа, Богоматери, святых угодников; в-третьих, над покойниками не акафисты поют, а псалтырь читают. Немыслимо представить, чтобы исторический романист, знаток русской, старины путал поминки с панихидой, а псалтырь с акафистом. Тут, конечно, опять какая-то замысловатая игра ума..
         Ничуть не меньше мозговой работы предстоит читателю там, где автор уснащает повествование фактами историко-литературными. Например, читаем: "литература достигла обнадеживающих высот в строках (!) Пушкина и ныне здравствующего господина Тургенева, выше которых (сообразим-ка: высот? строк Пушкина и Тургенева?) уж ничто невозможно". Заметим, что "ныне здравствующему Тургеневу" в описываемую пору едва исполнилось двадцать шесть лет, был он в два с лишним раза моложе нынешнего Окуджавы и еще не написал ничего такого, что позволяло бы ставить его в один ряд с умершим Пушкиным. Почему же поставлен? Да уж, видно, неспроста!

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»