«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 18%

         При столь различных условиях жизни, естественно, и облик двух каторжан был весьма несхож. Когда Солженицын находился на Краснопресненской пересылке, В. Н. Туркина, родственница Решетовской, писала ей из Москвы в Ростов, для конспирации превратив молодого арестанта в молодую девушку: "Шурочку видела. Она возвращалась со своими подругами с разгрузки дров на Москве-реке. Выглядит замечательно. Загорелая, бодрая, веселая. Смеется, рот до ушей, зубы так и сверкают. Настроение у нее хорошее". Это начало срока. Ну а как Шурочка выглядела в Марфинской "шарашке", валяясь на травке или сражаясь в волейбол, мы можем представить сами. Но летом 1950 года Шурочку везут в Экибастуз. Решетовская пишет: "Он чувствует себя легко и привычно, выглядит хорошо, полон сил и очень доволен последними тремя годами своей жизни". Еще бы! Сколько маслица сливочного истребил, сколько опер наизусть выучил. И вот Шурочка на новом месте: "И не болеет, и выглядит ничего. Заверяет, что отнюдь не находится в унынии. Дух его бодр". Еще позже: "Лицо у Сани худое, но свежее и с румянцем". Столь отрадная картина вполне понятна: для человека вполне благополучно, без единой царапины миновала страшная война; весь срок заключения находясь в несравнимых условиях, он оставался совершенно здоровым и только в самом конце, в январе 1952 года, заболел, но легко перенес успешную операцию, вскоре после которой пишет, что "выглядит хорошо, чувствует себя крепко..." А вот портрет Достоевского, оставленный П. К. Мартьяновым, знавшим писателя на каторге: "Его бледно-испитое, землистое лицо, испещренное темно-красными пятнами, никогда не оживлялось улыбкой, а рот открывался только для отрывистых и коротких ответов по делу. Шапку он нахлобучивал на лоб до самых бровей, взгляд имел угрюмый, сосредоточенный, неприятный, голову склонял наперед и глаза опускал в землю". Ни тебе рта до ушей, ни сверкающих зубов, ни тебе румянца... Таковы портреты ушлого каторжанина сталинской эпохи и честного каторжанина царских времен.
         Остается добавить, что к эпилепсии Достоевский подхватил на каторге еще ревматизм, после каторги да солдатчины прожил только двадцать лет с небольшим и умер в шестьдесят лет. И опять же никакой Пушкинской или Демидовской премии. А Солженицын вот уже пятьдесят пять лет свободно сотрясает мир воплем "мне ли не знать вкус баланды!" и на всех парах мчится к своему 85-летию...
         Вероятно, просто не зная многого из этого и уверив себя, что Солженицын - великий страдалец, каких свет не видывал, Г. Бондаренко делает такой вывод из своей неосведомленности: "Голод лагеря и сибирской глубинки до предела обострили чувства и чуткость Солженицына и Распутина к каждой несправедливости. И не сломали их, не превратили в человеконенавистников". Чуткость Солженицына... О, это нечто!.. Батюшка Григорий Владимирович, да почитай же на досуге хотя бы то, что пишет ваш любимец о Достоевском и Омском остроге. Отбыв по сравнению с ним не каторжный, а санаторный срок, волейболист злобно издевается, бесстыдно глумится над истинным страдальцем и его собратьями по несчастью. И ведь, как всегда, лжет напролом.
         Вот выхватил в "Записках из Мертвого дома" фразу: "Летом все ходили, по положению, в полотняных белых куртках и панталонах". И потешается: "Белые куртки и штаны! Ну, куда уж дальше?" Как известно, достославный Остап Бендер тоже считал белые панталоны символом благоденствия, но ему простительно не знать, что во времена Достоевского солдаты даже в сражение ходили в белых штанах... А вот уличает в лживой хитрости сразу трех авторов: "Ни Достоевский, ни Чехов, ни Якубович не говорят нам, что было у арестантов на ногах. Да уж обуты, иначе бы написали". Но заглянем хотя бы в чеховский "Остров Сахалин" и читаем: "Мы входим в небольшую комнату, где размещается человек двадцать... Оборванные, немытые, в кандалах, в безобразной обуви, перетянутой тряпками и веревками..." А какую обувь носил в лагере сам волейболист? Молчит. Да уж обут был, иначе бы всю жизнь трезвонил... Глумление Солженицына над каторгой Достоевского по низости и подлости можно поставить в один ряд только с тем, что он пишет еще и о Шолохове. А нам твердят о чуткости! О господи...
         После долгого раздумья с горечью и досадой приходишь к мысли, что скорее всего основа близости Распутина с Солженицыным, конечно, не голод, которого во втором случае и не было, а, как видно, общее у них отношение к Октябрьской революции и социализму, к советской власти и коммунистам. Принципиальной разницы между коммунистами, вознесшими родину до небесных высот, и ельцинской бандой, загнавшей ее на задворки мира, Распутин, как и Солженицын, не видит: "И в 17-м, и в 91-м году к власти пришла антинациональная революционная верхушка". В выступлении на X съезде писателей России в ноябре 1999 года будущий солженицынский лауреат назвал Октябрьскую революцию "подлой" ("НС", N2, 2000. С. 186). Значит, как видим, и совершили ее подлецы. Мой отец, как тысячи русских офицеров, в семнадцатом году стал на сторону народа, на сторону революции. И вот его сыну теперь говорят: "Поручик Григорьев-Бушин, родитель ваш, сударь, подлец из подлецов!" Мерси... Забыть это невозможно. Одно такое словцо в устах двукратного ленинского орденоносца и "совести народа" тянет на тысяч 10-15 заморских, и, разумеется, оно привело в восторг пророка и его "Сараскину контору". Тем более что оратор еще и присовокупил: "Революция... посягнула на душу, отменив небо, но труд она отменить не могла..." А судя по всему, и сам труд был ей ненавистен, и она хотела его запретить.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»