«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 84%

         Что ж, с Москвы и начнем. В фильме никакого образа столицы нет, а есть дом основных героев в Серебряном Бору, где обитало высокое начальство, "элита", еще две-три московские квартиры, мельком - грязные улицы, по лужам которых шагают мобилизованные солдаты.
         А в романе есть попытка рассказать о городе обстоятельно. Как иные вчерашние провинциалы, а потом новоселы столицы, автор старается показать себя ее знатоком. С этой целью щеголяет старыми названиями улиц, магазинов: Никольская, Мюр и Мерилиз и т. д. И, конечно, возмущен их переименованием, издевается над новыми названиями. Так, улица Горького именуется у него то Пешков-стрит, а то и вовсе the Bitter Street. Так, дескать, я люблю старую Москву, так готов за нее в бой.
         Но, увы, не обходится без промашек. Например, тот же тупоумный академик Градов, старый человек и потомственный москвич, возмущается: "С какой стати, скажите, Разгуляй становится Бауманом?" Очень благородно, если только не принимать во внимание, что никаким "Бауманом" Разгуляй не стал, а как стал еще в 17 веке Разгуляем, так до сих пор и остается им.
         В описании Москвы романист действительно показал себя большим знатоком, но - только ее магазинов и ресторанов. Мы видим у него то Смоленский гастроном, то магазины "Российские вина", "Сыр", "Коктейль-холл", что были на улице Горького, то рестораны "Савой", "Арагви", "Прага", где его герои пьют коньяк "Греми" и "Цимлянское игристое", то ресторан "Москва", где во время танцев гасили свет и под потолком медленно крутился освещенный прожектором огромный зеркальный шар. Да, все верно, все точно, все так и было, как сейчас помню.
         Но когда автор от питейно-пищевой и увеселительной-потребительской сферы жизни обращается к духовной, то здесь желание щегольнуть словцом или фактом то и дело оборачивается провинциальным конфузом. Например: "Сияли купола Новодевичьей лавры..." Красиво сказано, только Новодевичий (естественно, женский) монастырь никогда лаврой, т. е. большим мужским монастырем, не был и быть не мог. Лавр в России насчитывалось всего четыре: Киево-Печерская, Трои-це-Сергиева, Александро-Невская да Почаевско-Успенская.
         А все тот же тупой академик Градов вспоминает, когда и где он встретил свою будущую жену Мэри: "Ну, конечно же, 1897 год, балкон Большого Зала консерватории. Она опоздала. Уже играли (!) "Eine kleine Nachtmusik" Моцарта, когда по проходу прошло и обернулось на двадцатидвухлетнего студента некое юное, тончайшее не русское создание... Принцесса Греза!"
         Господи, какую кучу красот наворотил! Ну, придумал бы что-нибудь попроще, допустим, библиотеку, каток или даже трамвай. Нет, ему непременно требуется Моцарт, консерватория, принцесса Греза да еще и написание на языке оригинала. Как Барщевскому потребовалась для сцены проводов на фронт одинокая скамейка у Патриарших прудов... Но, увы, гваделупское пижонство и при Моцарте, и при всех других красотах остается гваделупщиной и пижонством. Тем более, что никакой встречи в 1897 году в Большом Зале не могло быть, ибо он открыт лишь в 1901 году.
         А если, оставаясь в пределах указанной сферы, перенестись во времена поближе? Вот в августе или сентябре 1938 года Нина Градова, поэтесса, принцесса Греза-бис, рассказывает, "как заходила в редакцию "Знамени" на Тверском, как весело обедала в Доме литераторов" и т. д. И чего она веселилась в дни, когда Ежова сменял Берия? А журнал "Знамя" находился тогда не на Тверском бульваре, а на улице Станиславского, 21. ЦДЛ же назывался не Домом литераторов, а Клубом писателей, в их разговоре - просто клубом. Я не стал бы и упоминать о таких вещах, если бы не такие уж назойливые провинциальные потуги автора выдать себя за московского всезнайку. Тем более, что ведь отчетливо видно здесь лицемерие...
         Лев Толстой, неоднократно запросто поминаемый в "Саге", писал в "Войне и мире": "Всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать; всякий иностранец, глядя на неё и не зная ее материнского значения, должен чувствовать женственный характер этого города, и Наполеон чувствовал его.
         - Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, священная их Москва! Вот наконец этот знаменитый город! - сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собой план этой Moscou".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»