«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 95%

         Ничего этого в его жизни не было - ни плацдармов и корч, ни воронок и траншей, ни снарядов и бомб, что сыпались, как горох, ни банок на восьмерых и "ура!".
         Судите сами, какой там плацдарм и корчи, если он за время пребывания на фронте имел возможность читать и литературную классику, и свежайшую периодику.
         Какие воронки и траншеи, если он ещё и вел дневник и написал кучу рассказов, повестей, стихов, которые рассылал по московским литературным адресам, а сверх того отправил несколько сот писем родным и знакомым.
         Какие снаряды и бомбы, если ординарец привез ему из Ростова-на-Дону молодую супругу, и они читали, гуляли, фотографировались, стреляли ворон, а когда муж, поцеловав жену, с кличем "За родину! За Сталина!" убегал в очередную атаку, она, дабы помочь солдату батареи, который постоянно этим занимался, переписывала нетленные рассказы и стихи супруга.
         Наконец, какая там банка тушенки на восьмерых, если у него был личный повар - солдат Иван Шухов, у которого он взял имя для своей первой публикации.
         Думаю, что не было и молитв, ибо даже в 1950 году он признавался в письме жене: "До того, чтобы поверить в бога, я, кажется, ещё далек..." Похоже, что и сейчас не ближе.
         А чего стоит такой гимн своему героизму: "Я оставался вполне хладнокровен, выводя батарею из окружения и ещё раз туда возвращался за покалеченным "газиком" ("Архипелаг", т. 2, с. 542). Да что же это, прости господи, за окружение такое, из которого можно было беспрепятственно выйти, потом перекурить и, видимо, с тягачом вернуться туда за разбитой автомашиной и опять спокойно выйти, не получив даже царапины. А ведь было это будто бы в конце января 45-го года в Восточной Пруссии, где немцы тогда сами были плотно окружены и наши войска так их колошматили, что только летели пух да перья. До того ли было бедным немцам, чтобы окружать Александра Исаевича? Ведь на дворе стоял не 41-й и не 42-й год...
         Оголтелое хвастовство сопровождается клеветой на Красную Армию (удирали, мол, от немцев "по 120 километров в день, меняя лозунги на ходу"), оскорблением наших полководцев (Жуков, Конев и другие - "заурядные колхозники"). Тут, конечно же, и грязная похвала Власову, и безразличие к исходу войны ("Снимем портрет с усами, повесим с усиками"), и новый портрет у него на фронте уже имелся. Нет, он не был фальшивым фронтовиком.
         Никто не отрицает и того, что Солженицын сидел в лагере. Никто не стал бы и копаться в этом, ибо неволя - это всегда неволя, если бы, с одной стороны, он не глумился над страданиями других, как глумится над Красной Армией и её полководцами, - над кандальной и вшивой каторгой Достоевского ("Там носили белые штаны! Куда уж дальше!"), над каторжанами чеховского "Острова Сахалин", над людьми, хлебнувшими такого горя, что ему и не снилось. С другой, если и тут не раздувал бы свои страдания и героизм до невероятных размеров.
         Например, в 1975 году, выступая на большом собрании представителей профсоюзов в Вашингтоне, начал страстным восклицанием: "Братья! Братья по труду!" И представился как истинный пролетарий: "Я, проработавший в жизни немало лет каменщиком, литейщиком, чернорабочим". Имелось в виду - в заключении, разумеется. На самом деле большую часть срока Солженицын был на весьма непыльных должностях: сменным мастером, заведующим производством, нормировщиком, бригадиром, математиком, библиотекарем, даже переводчиком с немецкого, знатоком коего никогда не был. И порой радостно сообщал жене: "Работа мне подходит, и я подхожу работе". А ещё был паркетчиком, маляром, плотником и объявлял себя физиком-ядерщиком, благодаря чему удалось угодить в привилегированную спецтюрьму - в научно-исследовательский институт связи, в "шарашку", где от него требовалось, по его словам, только две вещи: сидеть за письменным столом и угождать начальству. То и другое Александр Исаевич умел прекрасно. Кроме того, мечтал объявить себя фельдшером, но не решился. Словом, с самого начала срока Солженицын жил мечтой, как писал он жене, "попасть на какое-нибудь канцелярское местечко. Замечательно было бы, если б удалось!" И почти всегда удавалось. Нет, он не фальшивый лагерник.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»