«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 25%

         Может быть, мужественней, тверже держался Солженицын во время следствия? Увы, сам пишет: "Я себя только оплевывал". И если бы одного себя! Признает, что и других "обрызгал". А в устах этого человека одна брызга уж никак не меньше хорошего ушата. Нет, не имеет он права повторить вслед за Достоевским: "Я вел себя перед судом честно, не сваливал своей вины на других... Я не сознавался во всём и за это наказан был строже". А Солженицын наказан был мягче - получил на два года меньше, чем его одноделец Виткевич, хотя тот играл лишь вторую роль.
         Да и как могло быть иначе, если Солженицын изо всех сил старался разжалобить следователя.
         Не слишком храбро держал себя Солженицын и в заключении. Об этом свидетельствует не только тот факт, что весь срок он отбыл без единого дисциплинарного наказания, но и то хотя бы, что его безо всякого нажима завербовали в секретные лагерные осведомители, и он стал сексотом с кличкой "Ветров".
         Ну а тот уже известный нам пассаж в Лефортовском изоляторе, когда нобелевский лауреат вытянулся по стойке "смирно" перед полковником КГБ? В этом тоже вроде бы не слишком много мужества. И таких эпизодов в жизни Солженицына не счесть. Да взять его поведение хотя бы уже теперь, после возвращения. Кого он осмелился задеть в своих критических буйствах? Гайдара, Жириновского, Горбачева и Бессмертных. Это довольно разные фигуры, но у них есть одно важное для обличителя свойство: все они не у власти и потому совершенно безопасны. А тронуть Ельцина или Путина, Касьянова или Чубайса, Грызлова или Патрушева он, правдолюбец, не посмеет ни при какой погоде.
         Что же получается в итоге? С одной стороны, никем не подтвержденные и весьма сомнительные уверения самого автора э том, что он большой храбрец. С другой стороны - многочисленные конкретные и совершенно достоверные факты, свидетельствующие об обратном. Как же быть? Кажется, выход здесь подсказывает нам сам герой, когда пишет, например: "Я не понимал СТЕПЕНИ дерзости, с которой МОГУ теперь себя вести"... "Все обстоятельства говорили, что я ДОЛЖЕН быть смел и даже дерзок"... "Я понял, как мне НАДО вести себя: как можно дерзей" и т.п. Из этого видно, что, как и во всём остальном, смелость свою он тщательно планировал, дерзость - аккуратно дозировал.
         В других случаях он о своем поведении пишет: "Я обнаглел"... "Я так обнаглел"... "Я обнаглел в своей безнаказанности"... "После моего наглого письма"... "Я вел себя с наглой уверенностью"... "Я избрал самый наглый вариант" и т.д. Думается, здесь сам писатель нашел более точное слово для своей характеристики, чем слова "мужество", "храбрость", "героизм", которые поневоле напрашиваются по отношению к нему, когда слушаешь его рассказы о фронтовых подвигах.
         А наглость, как известно, трусости не противоречит, это родные сестры. И К. Симонян, настаивая на трусости своего давнего приятеля, разумеется, не отказывает ему и в наглости, справедливо полагая, что первая из них - старшая сестра, скорее даже мать второй. И вот его вывод: воочию увидев на фронте смерть, ощутив её всей кожей, Солженицын "начал испытывать панический страх" и, не решившись на реальный самострел, прибегнул к самострелу моральному: с помощью потока "крамольных" писем сам, безо всякого Антонелли, спровоцировал свой арест, чтобы оказаться в тылу.
         "Вне контекста" эта мысль представляется невероятной, дикой, фантастической, безумной. В самом деле, разве на фронте были одни только бесстрашные герои? Нет, конечно. Встречались и робкие люди, и прямые трусы, но что-то не слыхивали мы до сих пор, чтобы кто-то из них организовывал свой арест, дабы попасть в тыл. Правда, нечто подобное известно нам из Ильфа и Петрова: их персонаж Берлага в страхе перед партийной чисткой упрятал себя в сумасшедший дом. Есть похожие примеры и из самой жизни: по некоторым данным, Троцкий после революции 1905 года сам "впал" в тюрьму во избежание худшего. А Солженицын, как не раз могли мы убедиться, человек не менее редкостного и своеобразного склада, чем Троцкий и Берлага, даже если их помножить одного на другого. И не зря один его биограф утверждал: "Всегда, когда кажется, что его действия находятся в вопиющем противоречии со здравым смыслом, за изображаемым безумием стоит абсолютно трезвый расчет".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»