«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 19%

         И в ответ на цензурные издевательства великий писатель только и мог, что отвести душу в письме или в дневнике. У Александра-то Исаевича возможности куда вольготней. Вот посчитал он, что на Западе плохо перевели "Один день Ивана Денисовича", тоже первенца, - и, ах, как же он взвился! Всех, кого почел виноватым, - поносил, проклинал, предавал анафеме. Да не в дневнике, не в частном письме, а в изданной большим тиражом книге, в том самом "Телёнке". Переводчикам Бургу и Файферу бросает в лицо: проходимцы!
         На переводчика Р. Паркера топает ногами: прихлебатель! халтурщик! Издателю Фляйснеру лепит в глаза: лгун! На всех вместе визжит: "Шакалы, испоганившие мне "Ивана Денисовича"!" Не берусь судить, кто испоганил и что испоганил, но как не удивиться дикому взрыву негодования по поводу зарубежных изданий! Ведь на родном-то языке книга вышла в таком виде, который вполне удовлетворял автора, и несколькими изданиями, в том числе - в "Роман-газете" тиражом почти в три миллиона экземпляров. А тираж "Современника" с первыми повестями Толстого не достигал и пяти тысяч. Какой содержательный материалец для размышления о свободе: миллионы экземпляров книги, изданной так, что автор не может на нее нарадоваться, и четыре-пять тысяч экземпляров книги, опубликованной столь варварски, что автор стыдится ее! И нельзя не добавить, что первая книга через несколько лет была почти совсем забыта, а вторую по прошествии и ста лет и ещё четверти века всё читают и перечитывают новые поколения.
         Слова Некрасова о цензурной "судьбе" Толстого оказались пророческими: цензура преследовала его всю жизнь. В 1856 году в связи с очередными трудностями, вставшими на пути "Севастопольских рассказов", 28-летний писатель, имея на то веские основания, делает такую запись в дневнике: "Я, кажется, сильно на примете у синих (т.е. у жандармов. - В.Б.). За свои статьи". И он не ошибся. Действительно, и за ним и за его произведениями была учреждена слежка.
         Когда в 1861 году было объявлено об отмене крепостного права, Толстой принял должность мирового посредника в своем родном Крапивенском уезде и старался отстаивать интересы крестьян при проведении реформы, мешал некоторым помещикам обманывать их при выделении земельных наделов. Такая деятельность писателя имела результатом многочисленные доносы на него тульскому губернатору и министру внутренних дел.
         Толстой открыл в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, а в 1862 году стал издавать педагогический журнал. Властям всё это показалось крайне подозрительным, и летом того же года в Ясную ("открытый клуб мысли"!) внезапно явились жандармы с одной-единственной, но весьма оригинальной и энергической мыслью на челе: произвести в "клубе" тщательный обыск. Оппонентов у них не оказалось: хозяин был в отъезде. Искали тайную типографию и возмутительные сочинения. Толстой был так возмущен беспардонным вторжением синих мыслителей, что хотел было даже уехать из России. И опять невольно приходит на ум: попадись бы тогда ему под руку Солженицын со своей декламацией об "открытом клубе" да о его, Толстого, свободе, - и, глядишь, одним нобелевским лауреатом в XX веке было бы меньше. А пока и школу и журнал пришлось закрыть.
         Между тем слежка за Толстым и притеснение его продолжаются. В 80-е годы дело доходит до того, что большинство произведений уже всемирно знаменитого писателя или печатаются с огромными бесцеремонными выбросками, или вовсе не печатаются. В эту пору такие достославные издания, как "Московские ведомости", "Московские церковные ведомости", и некоторые другие прямо призывали к расправе над Толстым, к запрету и уничтожению его произведений. Ну, словом, твердили то самое, солженицынское: "Не пора ли остановить?!"
         В марте 1899 года в "Ниве" начал печататься роман "Воскресение". Жажда властей "остановить" и "не пущать" была огромна. Роман, однако же, появился и в журнале, и отдельной книгой. Но в каком виде! Из 129 глав лишь 25 не были искорежены цензурой. Дочь писателя Мария Львовна в письме к Н.С. Толстому, написанном по поручению отца, просила не судить его строго за "Воскресение": "Оно так изуродовано цензурой, что некоторые места совсем потеряли смысл".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»