«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 76%

         Другая старуха, поумнее, эта шумит за Зюганова. Третья, наоборот, зачумлена "свободой" хуже Марьи. Говорит, что голосовала за... Горбачёва. Оказывается, жизнь он (то есть Горбачёв) сделал хорошую, зря его и ругают. Летом она вон до самой Тюмени на самолёте летала... На неё набросились и зюгановки, и ельцинистки:
         - Дура лешева! От его, сотоны, и пошла вся беда! Диво дивное, никто его, беса, не может стрылить-то!
         Нет, не пожалели бы, не поплакали бы мои старушки о Горбачёве, если бы его "стрылили" где-нибудь в тёмном подъезде. Живут они в домах, срубленных ещё в прошлом веке. Летом ещё ничего, дров надо не так много. А каково им зимой, господин Вяхирев? Дрова берегут, воду экономят даже на умывании. Лекарств нет и в помине. Медиков тоже нет. Пенсии хватает еле-еле на чёрный хлеб. (На белый хватает лишь инвалидам войны.) "Иной и на войне-то не бывал, - говорит Марья, - а пензию весь мильен огребает..."
         У Марьи сыновей нет, у неё две дочери. Одна в Вологде, вторая за военным в Мурманской области. У других старух детки кто в Самотлоре, кто где-нибудь в Архангельске.
         "Друзья! - хочется мне обратиться с ним. - Сыновья вчерашних крестьян газовики, шахтёры, нефтяники! Одумайтесь, что вы делаете? Вы же грабите родной дом, в котором родились! Вы гоните газ австрийцам и немцам, чуть ли не до Ла-Манша, а ваши родные бабки клянчат в колхозе трактор, чтобы привезти волочугу дров. Последние рубли отдают сперва в контору, потом ещё и пьяницам, чтобы привезли эти дрова из лесу, чтобы не замёрзнуть в старой избе в крещенский холод. Да ведь и замерзают старушки одна за другой. Проголосуют и умрут. Безропотно, как некрасовская Арина. Что же вы, внуки, куда глядите? Почему даёте себя одурачить вином, телевизором, фальшивой газетой?"
         Мои вопрошания и восклицания летят в пустоту. Никто не слышит. И демон отчаяния даже в деревне снова хватает моё сердце в свою когтистую лапу. Когда же он её разжимает, когда вновь появляется желание труда и действия, подскакивают бесы помельче: раздражение, нетерпение, торопливость. То и дело суют они свой нос в мою жизнь, нарушая душевное равновесие. То же радио убеждает меня, что Великая Отечественная началась не в 41-м, а в 36-м. Будто бы не пятьдесят пять лет назад, а шестьдесят. И не на наших границах, а в Испании... Этакие вот любители юбилеев. Я не могу выдержать всего этого, я болен, я убегаю в деревню, на родину. Сколько раз спасали меня от отчаяния мои земляки! Хотя бы и та же Марья Дворцова, дом которой от моего в двадцати шагах. Совсем хромая после неудачного удаления грыжи ("Раньше плясала-то и я добро, пока дохтур жилу-то не перерезал"). Когда спит - непонятно. Не одну пятилетку работала дояркой. На пенсии тоже каждую минуту в трудах. Дрова, огород, скотина. Картошку сажает каждый раз самая первая.
         Мой друг японский профессор Ясуи-сан предлагает Марье сфотографироваться. Она положила на лужок вицу, которой дирижирует коровами и телёнком. Приобдернула затрапезную юбчонку, улыбчиво приняла торжественную, как ей казалось, позу. Минако-сан, жена профессора, фотографирует Марью, а мне вспоминается японский фильм "Голый остров" режиссёра Кимэто Синдо. Разница только в одном: никто не захотел и уже не захочет, наверное, сделать фильм про Марью Дворцову!

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»