«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 72%

         Жалобы на нехватку времени постоянно звучат в его письмах. Другой настойчивый мотив его писем к родным - это требование "не унывать", мужественно преодолевать любые невзгоды. Он не страдал тщеславием, но не позволял и позорить своё имя, умел бороться за справедливость. Случайно услышав разговор обывателей, приписавших его "Пьету" другому скульптору, он возмутился и вырезал своё имя на ленте, которая поддерживает плащ Богоматери.
         По поводу идиотского спора о том, что лучше: живопись или скульптура, он пишет: "...если большая рассудительность и большие затруднения, помехи и усилия не составляют большего благородства, то в таком случае живопись и скульптура - одно и то же. И если это так, то каждый живописец не должен был бы меньше заниматься скульптурой, скульптор - не меньше живописью, чем скульптурой... Словом, поскольку и то и другое, а именно живопись и скульптура, проистекают из одного и того же разума, можно установить между ними добрый мир и отбросить столько ненужных споров, ибо на них уходит больше времени, чем на создание фигур". Далее он говорит, что обо всём этом "...можно было бы сказать бесконечно много разных вещей, и не тех, что всегда повторяются. Однако, как я уже сказал, на это потребовалось бы слишком много времени, а у меня его немного...".
         Настоящий художник не тратит своё время на разговоры о способах создания художественного произведения, он тратит его на само творчество, на само созидание.

* * *

         Римский вокзал не сделал на сердце ни единой зарубки. Наверное, все вокзалы мира одинаково обездушены, одинаково обезличены. В спешке, унижающей человека, в одиночестве и зыбком дорожном непостоянстве нет никакой романтики, разве что для несмышлёных юнцов или для бездельников, не знающих, как угробить время и деньги.
         Может быть, у меня особое отношение к вокзалам, связанное с детством, с незабываемым страхом безбилетных поездок, под лавками и на вагонных подножках, прятаньем от проводников и милиции. Но ведь были же и счастливые поездки. Были, конечно. Счастливой я считаю и эту поездку. И всё же из вокзального быта почти ничего не запомнилось, ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Стокгольме. Поезда тоже повсюду ходят одинаково, на лицах дорожных людей везде одна и та же озабоченность, хотя комфорт и надёжность вовсе не одинаковы. В одном месте поражает быстрота обслуживания при покупке билетов, изящество и забота о питании пассажиров, а в другом - страшная теснота и нервозность. Когда бастуют железнодорожники, западному пассажиру тоже приходится хлебнуть солёного...
         Дорога к Сицилии запомнилась одной деталью. Я видел, как, освобождая место, бульдозером сгребали в сторону, видимо, испорченные то ли апельсины, то ли мандарины. На громадном пароме наш поезд уже в сумерках пересёк Мессинский пролив, и наш бег продолжался, теперь уже по Сицилии. Да, именно бег. Как иначе можно назвать те несколько дней, что были отпущены судьбою и визой? Синьор Лентини - президент фонда Монделло - сделал всё от него зависящее, чтобы мы успели как можно больше. К сожалению, время течёт по своим законам, да и у человека существует предел эмоционального насыщения, что ли...

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»