«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 54%

         После битвы под Москвой престиж Сталина поднялся. Но в это время Сталин готов был делить заслугу победы под Москвой с другими, особенно с генералами, вроде Жукова и Рокоссовского.
         Затем наступило "трудное лето" 1942 г. В известном смысле Сталин попал в ещё более тяжёлое положение, чем в 1941 г. Сильнейшим его аргументом в 1941 г. было то, что мощная армия, внезапно нападающая даже на самую сильную страну, располагает огромным начальным преимуществом. Но теперь, в 1942 г., этот аргумент уже потерял свою силу, если не считать того, что советская экономика всё ещё продолжала испытывать последствия потери обширной территории и многих ресурсов. Поэтому, когда настали "трудные дни" - сначала падение Керчи, поражение под Харьковом и потеря Севастополя, а потом наступление немцев на Сталинград и их проникновение на Кавказ, - потребовались уже новые объяснения. Как мы видели, теперь неудачи объяснялись прежде всего отсутствием второго фронта в Западной Европе, а также некоторыми недостатками самой Красной Армии, слабой дисциплиной, плохим руководством и т.д. Реформы, проведённые в армии после падения Ростова, начавшие творить чудеса, фактически были делом рук не лично Сталина, а целого коллектива советских военных руководителей. Но заслуга их проведения тоже была приписана Сталину. Именно это наряду с его приказом "Ни шагу назад!" и создало представление, что теперь, когда Сталин взял дело в собственные руки, всё пойдёт хорошо.
         Утверждение Хрущёва, что Сталин якобы не разбирался в военном деле, а равно и высказывания иностранных наблюдателей о том, что, будучи вежливым по отношению к иностранцам, с русскими, какое бы положение они ни занимали, он держал себя крайне грубо, кажутся нам несостоятельными. Они опровергаются воспоминаниями маршала Ерёменко о заседании Государственного Комитета Обороны, которое состоялось в первую неделю августа 1942 г., непосредственно перед битвой за Сталинград {См: Ерёменко А.И. Сталинград. М., 1959. с. 33-39.}.
         Из этого весьма интересного описания вытекает ряд важных выводов: во-первых, что Государственный Комитет Обороны осуществлял работу коллегиально; во-вторых, что Сталин хорошо разбирался в военном деле (это впечатление подтверждается Черчиллем, Гопкинсом, Дином и многими другими); в-третьих, что он и лица, работавшие с ним, поддерживали прямую связь со всеми фронтами и каждый день должны были принимать важнейшие решения и что, наконец, несмотря на моменты нервозности и раздражения, вполне понятные в крайне критической обстановке, сложившейся в августе 1942 г., Сталин умел хорошо слушать, когда у его генералов было что сказать. Не свидетельствует рассказ Ерёменко и о том, что в мрачные дни 1942 г. Сталин держал себя надменно или подчёркивал своё превосходство: наоборот, он умел относиться к людям дружески и заботливо. Его ближайшими соратниками в 1942 г. были, как нам известно, Жуков и Василевский, и планы контрнаступления под Сталинградом готовили фактически они - с благословения Сталина.
         Об этом совершенно ясно было сказано в официальных сообщениях; о сталинградских операциях, и новые выражения, как, например, "сталинская стратегия", "сталинская школа военной мысли" и даже "сталинский военный гений", впервые стали появляться в советской печати, и отнюдь не исключая "Красной звезды", лишь в феврале 1943 г. О том, что думали об этом военные специалисты, можно только гадать. Но именно эти первые высказывания в советской печати, вскоре после Сталинграда, о "сталинском военном гении" положили начало новому процессу, который привёл к некоторым неожиданным и в конечном счёте крайне пагубным результатам.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»