«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 6%

         Говоря о "слабости" Красной Армии, западные комментаторы, конечно, сознательно её преувеличивали. Прорыв линии Маннергейма (а обойти её было нельзя) был при всех обстоятельствах делом очень нелёгким; а сильные морозы и озёрно-лесистая местность (причём СССР не хватало лыжных войск) создали дополнительные трудности. Но то, что в армии обнаружились организационные неполадки, впоследствии признали сами советские военные.
         В то время как отношения Советского Союза с Англией и Францией всё обострялись, его отношения с Германией в течение всей советско-финской войны оставались внешне корректными. Гитлер и Риббентроп послали даже поздравления Сталину ко дню его 60-летия, 21 декабря 1939 г.; особенно "горячие чувства" изливал в своей телеграмме Риббентроп. Сталин поблагодарил их.
         А потом, 9 апреля, немцы начали своё молниеносное вторжение и Данию и Норвегию. Хотя советская печать и ссылалась вначале на "нарушения Англией и Францией суверенитета Норвегии", эта новая гитлеровская агрессия встревожила Москву: война подходила слишком близко к советскому дому. В изданной после войны советской "Истории войны" сказано со ссылками на дипломатические документы, что Швеция избежала германской оккупации только благодаря советским демаршам {ИВОВСС, Т. 1 с. 395.}. В то же время русским было очевидно, что англичане и французы ведут военные действия в Норвегии совершенно недостаточными силами и как-то уж очень бестолково.
         10 мая гитлеровские войска ринулись на Запад.
         Как я уже указывал выше, в годы войны я многим в Советском Союзе задавал два таких вопроса: "Что вы думали о советско-германском пакте?" и "Когда пакт ещё находился в силе, в какой момент вы начали серьёзно сомневаться насчёт него?"
         На первый вопрос мне почти всегда отвечали примерно следующее: "Каждый, конечно, понимал, что тошно и неприятно делать вид, будто мы друзья с Гитлером; но уж такое положение сложилось в 1939 г., что нам любой ценой надо было выиграть время, а другого выбора у нас не было. Мы не думали, чтобы и самому Сталину очень нравилась эта идея, но мы глубоко верили в его правоту; если он решил заключить с Гитлером пакт о ненападении, значит, он наверняка знал, что другого выхода нет. И не забывайте также, что нам в то время грозила и японская агрессия; нам пришлось драться на Халхин-Голе как раз в то же время".
         А ответ на второй вопрос неизменно следовал в таком приблизительно духе: "Мы начали действительно нервничать, когда увидели, что Гитлер сумел за какой-нибудь месяц, если не меньше, разгромить французскую армию. Мы питали довольно большое доверие к французской армии, и мы многое также слышали о линии Мажино, а потому - будем говорить прямо - рассчитывали, что война во Франции продлится долгое время и что в результате немцы будут сильно ослаблены. Эгоисты? Да, мы были эгоистами, а кто ими не был? О том, какое впечатление произвёл разгром Франции, вы можете судить по той поспешности, с которой начали осуществляться мероприятия по укреплению обороноспособности СССР. Мы никогда не ожидали, что немцы так внезапно нападут на нас, а главное, что они сумеют захватить у нас такую огромную территорию, но мы чувствовали, что должны готовиться к очень тяжёлой борьбе, если Гитлер спятит с ума настолько, что полезет на нас".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»