Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

не прочитано
Прочитано: 0%

Дом с привидениями

"Курган и курганцы", 17.01.2002, Курган, n5, стр.4


         Можно по-разному относиться к явлениям, не всегда нам понятным. Но одно непреложно - поминать ушедших надо бы не только в святочные дни

* * *

На калужском подворье


         Наши читатели, наверное, еще не забыли, что в Кургане на поселении жил декабрист Петр Николаевич Свистунов. Здесь на курганочке Тане Дурановой он и женился.
         Вскоре после амнистии Свистуновы поселились в Калуге. В письме своей сестре графине Бальмен от 26 апреля 1860 года Петр Николаевич пишет:
         "Мы сейчас накануне переезда. Я добился дома, расположенного на берегу реки с маленьким садом и в двух шагах от бульвара. Таким образом, пребывание в городе летом для нас будет сносно".
         Однако по прошествии какого-то времени в письмах сестрам и брату появились нотки недовольства приобретенным домом. В чем дело? Ответ неожиданно для себя я нашел в отделе рукописей столичной библиотеки, в мало кому известных рукописных записках двоюродной племянницы декабриста Елизаветы Николаевны Вульф.
         "Вообще Петр Николаевич и семья его верили, что души умерших являются. Татьяна Александровна, жена Петра Николаевича, мне раз сказывала, и он подтвердил, что когда они приехали в Калугу, они наняли дом, где по вечерам слышался какой-то шум на чердаке, который каждый день все увеличивался, так что стал мешать им играть на рояле...".
         Со странным чувством смущения и непонятной тревоги Петр Николаевич с дворником Ильей решили осмотреть чердак. Полуциркульное слуховое окно крыши было хоть и не очень большим, но достаточное, чтобы более-менее сносно высветить закоулки довольно обширного чердака. Сразу за оштукатуренным широким боровом кирпичной трубы валялись поломанные стулья, за ними - старый диван. Когда-то он был обит темной кожей. Теперь она порыжела, а местами стерлась и потрескалась, обнажая пожелтевшие клочья ваты и рваные куски грубой рогожи. Тут же под толстым слоем пыли - ларь, забитый старыми газетами и журналами, корчага с отбитым горлом, помятый ведерный самовар... В правом углу на высоте вытянутой руки - жердь со связкой иссохших от времени березовых веников. И паутина, паутина... И никаких посторонних следов! Даже кошачьих. Грешили на голубей. Но голуби на чердаке не жили. Рамы слухового окна были не только застеклены, но изнутри забраны железною сеткою. Тут и воробышек не прошмыгнет.
         Пусто на чердаке, покойно. На всякий случай Петр Николаевич попросил Илью залезть на крышу и осмотреть крепление железных дымников на трубах, а также водосточные воронки. Не они ли стучат под порывами ветра? Посмотрели. Не они.
         Дверь чердака закрыли на большой амбарный замок, ключ от которого Петр Николаевич положил себе в карман.
         Зимний день короток. Зато вечера длинны. Когда не было гостей, дети перебирались в жарко натопленную гостиную. Здесь в основном и протекала "общественная жизнь" семьи. Верховодила всеми старшая из дочерей двенадцатилетняя Машенька, будущая профессиональная пианистка. Сегодня она давала концерт. Играла с листа и на память. Машеньку хвалили. Даже кроха Варенька не хотела идти спать, а хлопала в ладошки. По случаю сочельника припозднились. Стук начался между десятью и одиннадцатью ночи. Его слышали все. Стук странный и необъяснимый...
         Несколько дней после этого Свистунов опрашивал соседей и знакомых о бывшем хозяине. Говорили почему-то о нем неохотно. Но все-таки удалось выяснить, что дом этот когда-то принадлежал губернскому чиновнику. Овдовев, чиновник запил. А потом как-то непонятно помер. Кто и как его хоронил, неизвестно. Дом долго стоял "впусте", потом его арендовало какое-то казенное попечительское общество, но вскоре почему-то от дома отказалось....
         Люди середины девятнадцатого века знали, как нужно поступать в тех случаях, когда в доме... шалят. Скажем, так. Священнику приходской церкви Свистуновы заказали проскомидию за помин души усопшего. После этого странные стуки на чердаке прекратились. И все-таки меня поразила заключительная фраза в рукописи Елизаветы Николаевны Вульф: "Через несколько времени Свистуновы переехали на другую квартиру".
         Выходит, что, несмотря на удобное местоположение усадьбы, жить в доме, где нечисто, не захотели?..

* * *


         Однажды по какой-то казенной надобности я зашел в редакцию "КиК". Время было уже позднее. Наш ночной сторож Людмила Петровна Ч. уже помыла полы. Шофер Борис Селютин уже привез из типографии часть тиража завтрашней газеты. Торопиться было некуда. Мы сидим с Петровной и калякаем обо всем, что на ум взбредет. Вспомнили, как когда-то она с Верой Мусиной искали меня в кардиологии... И вдруг неожиданно я ее спрашиваю:
         - Послушай, Петровна, тебе не страшно вот так тут... ночами?
         Конечно, я имел в виду воришек. Все-таки место-то бойкое. На дворе машин полно, да и сам дом напичкан всякими приборами. Читатели, наверное, еще помнят, как дважды злоумышленники "бомбили" редакцию.
         Однако ответ Петровны меня поразил. Ее большие глаза еще больше округлились, и она, понижая голос, почти шепотом проговорила:
         - Страшно! Вот недавно я дежурила. Спустилась вниз, слышу, будто вверху кто-то ходит. Шаги слышу. Половицы под ногами поскрипывают. Душа обмерла. Рыжего (собаку) рядом держу. А он молчит, не реагирует. Когда немного отпустило, пошла наверх. Свет горит. Никого нет...
         - Может, ветер?
         - Какой ветер?! Вот как нынче. Тишь! И ведь не раз такое замечала.
         И пока она рассказывала подробности своих ночных бдений, я мысленно перебирал свистуновскую историю на его калужском подворье. Я был потрясен. Несмотря на огромное временное и пространственное наше удаление от калужского события, природа загадочного явления была одинакова - совпадали детали! Впрочем, благоразумие мне подсказало о свистуновской истории Петровне не говорить. Человек - существо мнительное, знаю по себе, мало ли что после этого будет мерещиться.
         Ну ладно. Что было, то было. Как-то мне потребовалось срочно проявить фотопленку. Как известно, газетное производство - это беспрерывный конвейер, а потому работа журналиста над материалом в ночь-полночь никого не удивляет. Тем более что Сашу Алпаткина легче всего было застать в фотолаборатории именно в позднее время.
         Кто в ту ночь дежурил? Только не Петровна. И не Георгий Михайлович. Да, вспомнил. Этот мужик ныне у нас уже не работает. Он сидел у своих телефонов вверху, а я устроился внизу в коридоре, неподалеку от фотолаборатории. Резон в этом был: даже если Алпаткин появится не с улицы, а со двора, я его тут же перехвачу...
         А на улице мороз ослабел. По тротуарам кружила легкая поземка. Луна, сокрытая матовой пеленою, все-таки источала на город свой призрачный свет, отчего и дома, и улицы, и деревья, еще не покалеченные экзекуторами от садово-паркового ведомства, выглядели романтической театральной декорацией к какому-нибудь средневековому спектаклю...
         В коридоре сумрачно, если не сказать полутемно. Я сидел на стуле. У моих ног вульгарно развалился наш верный пес Рыжий. Раскрыл фотокамеру, глянул на счетчик - мать честная, три-четыре кадра еще не засняты! Жалко, конечно, но теперь их уже не спасти. Взвел затвор. Может, Рыжего щелкнуть?..
         И в этот миг по темной просине окна прошелся какой-то белесоватый просверк. На меня откуда-то пахнула едва уловимая прохлада, которая каким-то образом задела и Рыжего. Он враз встрепенулся, шерсть на загривке зашевелилась, и, повернув голову в темный проем коридора, замер.
         И в этот момент четко и недвусмысленно я услышал настойчивый скрип... ворот.
         Ну наконец-то приехал! От нетерпения я бросился к окну, надеясь увидеть машину Алпаткина. Рыжий - за мной.
         Но двор перед окном был пуст. Слева темной сеткой возвышались железные ворота, закрытые на тяжелый висячий замок. Вокруг - ни души.
         Откуда же шел скрип? Конечно, это не ворота. Наконец-то до меня дошло: скрипели половицы! Но где рождался звук, я понять не мог.
         Часы показывали тридцать минут пополуночи. Ну а пленку я проявил на другой день. И каково же было мое удивление, когда на последнем кадре в рамках нашего коридора я увидел размытый силуэт женщины! Изображение как бы вибрировало и ломалось, будто снимал я ее через воду. Выходило, что перед тем как я услышал скрип, я все-таки нажал спуск затвора. Хотя сделано это было скорее машинально, чем сознательно...

* * *

Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»



 
Яндекс цитирования Locations of visitors to this page Rambler's Top100