«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 69%

         Рвачи недовольны всем. Но как только решаются их проблемы социальные - они сразу становятся всем довольны. Вот лежит у меня такой. Ну ничегошеньки у него нет. Он пишет одну жалобу, вторую, третью. Кормят его не так, лечат не так.
         Все плохо. Только ему какую-то льготу дадут - он пишет благодарность.
         Но есть еще группа больных, которые не больны ОЛБ, но и не симулянты, не рвачи. Я с ними до сих пор не могу разобраться. Вот почему я ушел от киевской точки зрения, но полностью к московской не пришел. Эти люди не умирают. И социальные вопросы у них решены. Но что-то у них не так.
         - Что же?
         - Не знаю. Жить бы да жить этому человеку, но что-то в нем сломано. Он и не трус, он не боится, честно работал в Зоне, он ест, пьет и работой тяжелой не измотан. Но появились у него утомляемость, головокружение, какая-то апатия. Их не так уже и много, этих людей, но разобраться с ними я не могу... В нашем отделении работает психоневролог, стараемся как-то восстанавливать таких людей. Здесь бы нужен социолог - нет его у нас. Так вот такие больные - загадка для нас. Никаких объективных данных нет, а он говорит: "Умираю, и все. Теряю сознание". Мы обследуем тщательно - ничего не находим. Объективно - немного учащен пульс и немного повышено давление. Нельзя даже сказать, что это гипертонический криз. Мы собираем консилиум за консилиумом, но так и не знаем - в чем суть этого явления".
         Из письма Владимира Семеновича Палькина, Киев:
         "Мне 45 лет, которые я прожил хоть и трудно, но честно. С раннего детства познал труд. С девяти лет пахал, полол на совхозных полях, убирал сено, работал в совхозном саду. Мои сверстники отдыхали в школьные каникулы, а я работал, так как мама зарабатывала старыми деньгами 300 рублей (30 руб.), а нас у нее было трое. Вот и приходилось мне на одежду для следующего учебного года зарабатывать самому ежегодно, в каникулы. Об этом я не жалею. Это навсегда определило мое отношение к честному труду. Да и в дальнейшей моей взрослой жизни только труд помогал мне преодолевать все невзгоды. Мой трудовой непрерывный стаж 30 лет, из которых четверть века я работаю на реакторе. На Чернобыльской атомной электростанции работаю 11 лет в должности старшего оператора реакторного цеха. Много сил отдал пускам блоков (а сейчас еще и здоровье). Считался лучшим специалистом. Имею правительственные награды. Дипломант ВДНХ УССР (диплом I степени). Ветеран труда. Участвовал в общественной жизни цеха, станции. Был председателем производственно-массовой комиссии. В общем, жил настоящей жизнью. Дома - семейный уют, здоровая обстановка и все здоровы. Все это было. А что сейчас? Сейчас я выброшенный из колеи жизни. Больной человек, без средств к существованию, пытающийся встать в эту колею жизни, быть полезным обществу, семье, обрести то, что потерял. А сейчас получается, как будто и не работал я 30 лет на благо нашей Родины. Как будто и нет у нас законов, охраняющих мои права. Не верю в это! Всё у нас есть! И законы, и права! Только некоторые высокопоставленные товарищи еще боятся гласности и преподносят свою работу и отчетность в "розовом свете". В ущерб нам (народу), но для пользы своей карьеры. Мало того, они развернули кампанию за сокращение числа пострадавших после чернобыльской аварии. Сократить любой ценой, принося даже в жертву моральные и материальные блага больных и уважение к себе. Кто же они? Это люди в белых халатах, которые стоят на страже нашего здоровья. Парадокс? Да! Но судите сами. Вот суть дела.
         До чернобыльской аварии я был здоровым человеком. Ежегодно и поквартально проходил в обязательном порядке медицинскую комиссию. Никаких отклонений по здоровью не было. Заключение медкомиссии всегда гласило: "Здоров. Годен к работе". Чувствовал себя прекрасно, занимался спортом, сдавал нормы ГТО. Но вот пришла беда. Беда для всей нашей Родины. 26 апреля 1986 года произошла авария на ЧАЭС, в глобальность которой я не верил. Окна моей квартиры напротив атомной станции, жена весь этот день моет их, готовится к 1-му Мая, зная уже об аварии. Я был на выходных. Сразу на улицу, узнать информацию. Встреча с коллегами. Целый день в спорах, в обсуждении. А утром, в 6 часов 40 минут, 27 апреля я приехал на станцию и отработал смену по ликвидации последствий аварии на II очереди. Составлен был новый график работы, по которому мне нужно было выходить в следующий раз на работу 1 мая. 28 апреля меня три раза пыталась забрать "скорая помощь" в больницу, но я отказался, объяснив им, что 1 мая мне на работу. Но когда мне стало плохо: сильные головные боли, рвота, то меня увезли в больницу райцентра Полесское, а оттуда в Институт рентгенрадиологии и онкологии г. Киева. В институте я находился в тяжелом состоянии: сильные очень головные боли, боли в костях. Огнем горел пищевод, есть не мог. Из горла шла кровь, из заднего прохода шла слизь с кровью. Сказали: "Радиационный ожог пищевода". Отстали десны от зубов. Пот лил ручьем. Температура поднималась до 39 гр.С. Капельницы работали на всю мощь. В первые два дня в меня влили пять литров всевозможных лекарств, в том числе и кровь. И так полтора месяца: капельницы, уколы, таблетки и пр. Два раза приезжал бывший министр здравоохранения СССР т. Буренков, осматривал меня; два раза - министр здравоохранения УССР. Навещали меня журналисты, интересовались моим диагнозом у начмеда. Тот отвечал: "У него лучевая болезнь I степени".

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»