«««Назад| Оглавление | Каталог библиотеки | Далее »»»
Прочитано: 61% |
Первый: о нашей встрече на объекте ABC, интересовались, как она проходила. И второй вопрос: о попытке создания комитета по чрезвычайным ситуациям в Москве - Московского комитета. О первом вопросе я уже писал раньше. Примерно это и рассказал на очной ставке. Меня спрашивали при Крючкове, а он должен был или подтверждать, или опровергать. Владимир Александрович подтвердил, что так всё и было.
По второму вопросу сложилась такая ситуация. Не знаю, кто, но, видимо, из группы работников, занимающихся ГКЧП, подготовили в те времена постановление о создании комитета по чрезвычайной ситуации в Москве, учитывая, что есть правительство, - то, чего я и боялся. Поскольку я занимался Москвой, мне эту бумагу и положили. Я прочитал и сказал, что нет никакой необходимости и нет возможности, так как нет человека, который мог бы возглавить этот комитет. Мне назвали фамилию Никольского. Я сообщил, что с Никольским я уже беседовал, и он отказался. В их присутствии пошёл и позвонил Борису Васильевичу, спросил его при всех об этом. Он ещё раз сказал, что брать на себя такую ответственность не может. В свою очередь он предложил Белова, Воронина, но эти фигуры Москве не были известны.
На постановлении, которое мне показали, было что-то от руки приписано. Я вышел в приёмную и спросил секретаря, который там сидел: "Чей это почерк? Кто писал?" Секретарь ответил, что писал Владимир Александрович Крючков. Почерк был мне непонятен, и я попросил секретаря помочь прочесть. А там было написано, чтобы комитет обратил внимание на подготовку к зиме, на завоз овощей. То есть всё нормальные хорошие фразы.
Вот об этом я и рассказал. Крючков был очень доволен моим добавлением. Следователь Крючкова спросил, о чём всё-таки шёл у меня разговор с Владимиром Александровичем: о вводе чрезвычайного положения или о принятии чрезвычайных мер. Я ответил: "Знаете, я в этих вопросах слабо разбирался и разбираюсь. Для меня что чрезвычайное положение, что чрезвычайные меры - всё одно. Так что сказать точно, о чём шла речь, не могу. Возможно, о чрезвычайных мерах". Тут Иванов бросился меня целовать, видимо, я сказал то, что от меня хотели услышать.
Когда окончилась очная ставка, стали думать, как мне выходить? Впустить-то впустили, а могут не выпустить. Владимир Александрович пошутил: "А чего вам домой торопиться? У меня в камере есть свободное место. Обеды здесь почти как домашние. Пошли ко мне, пообедаем". Я ответил: "Нет, я уж лучше домой пойду, чайку попью".
Оформили мне пропуск, объяснили начальнику, как я прошёл туда, и меня выпустили. Со следователем дошли до метро. Разговаривали. Я не думал, что это у меня с ним последняя встреча.
После этого меня не известили, что дело прекращено. А в общем-то, его и не прекращали как уголовное дело, его и не закрывали, видимо для того, чтобы меня держать на крючке: ведь из свидетеля в обвиняемого превратить можно быстро.
Перестали вызывать меня на допросы, прекратились обыски. Но никаких официальных документов о снятии обвинений не было. Лишь в 1993 году пришла повестка, что я прохожу по делу как свидетель и что должен быть в Москве. Всё это время предполагал: был бы обвиняемым, сидел бы в тюрьме. А официального сообщения, повторяю, не было. Проскользнула как-то публикация в прессе, где сообщалось, что "уголовное дело прекращено против всех секретарей региональных комитетов партии, кроме двух". А кто эти двое - не назвали.
Только потом, весной, была пресс-конференция прокурора, и ему задали вопрос обо мне и Калинине (командующем военным округом, он вводил чрезвычайное положение в Москве): почему мы не проходили по делу ГКЧП как обвиняемые и почему мы не сидим. Прокурор ответил, что Калинин выполнял свой служебный долг и что оба к ГКЧП не причастны. Но, повторяю, официально никто меня о прекращении уголовного дела не уведомлял.
«««Назад| Оглавление | Каталог библиотеки | Далее »»»
| ||||||||