«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 65%

"Он никогда не любил людей"

         Исследователям еще предстоит нарисовать полный психологический портрет А. И. Солженицына. Добавим к тому, что уже было сказано, еще несколько штрихов.
         Вспомним, как, будучи курсантом, он высматривал, "где бы тяпнуть лишний кусок", "ревниво" следил за теми, "кто словчил", "больше всего" боялся "не доучиться до кубиков" и попасть под Сталинград (1).
         Вспомним, как вел он себя, отработав "тигриную офицерскую походку"!
         И дело не только в том, что он сидя выслушивал стоявших перед ним по стойке "смирно" подчиненных, что "отцов и дедов называл на "ты"" (они его "на вы", конечно), что у него был денщик, "по благородному ординарец", что он требовал от него, чтобы он готовил ему "еду отдельно от солдатской", что ел свое "офицерское масло с печеньем", что заставлял солдат копать ему "землянки на каждом новом месте" (2). Все это предусматривалось уставом и существовавшими армейскими порядками.
         А вот то, что он рисковал жизнями людей и посылал их на гибель, чтобы только "не попрекало начальство", т. е. чтобы выслужиться - это уже на его совести. И гауптвахта на батарее, насчитывавшей всего 60 человек, - его собственное творчество. И вроде бы мелочь - снятый с "партизанского комиссара" ремешок, который преподнесли ему его подчиненные - но мелочь показательная. Ведь не отругал, не осудил праведник своих подчиненных за грабеж, а с радостью принял краденое. Значит не видел в этом ничего предосудительного (3).
         А вспомним поэму "Прусские ночи". Одного взмаха руки ее главного героя было достаточно, чтобы тут же без суда и следствия расстреляли ни в чем неповинную женщину. К нему под дулом автомата приводил ординарец для удовлетворения его похоти перепуганную на смерть немку (4)? Конечно, автор и лирический герой - не всегда одно и то же. Но в данном случае прототипом главного героя был сам автор.
         А как А. И. Солженицын характеризует себя в "Архипелаге": "вполне подготовленный палач", "может быть у Берии я вырос бы как раз на месте", "да ведь это только сложилось так, что палачами были не мы, а они" (5). Невероятно. Это значит, что по своим личным качествам автор "Архипелага" вполне мог быть не только арестантом, но и тюремщиком. И не простым тюремщиком, а "палачом". Да, что там мог быть. Разве, признавая свою командирскую жестокость, это он сказал не о себе: "В переизбытке власти я был убийца и насильник" (6).
         Не всякий может написать о себе такое. И не только из-за отсутствия смелости, но и из-за отсутствия оснований для подобной откровенности.
         Что же толкнуло А. И. Солженицына на такой шаг? Этот вопрос давно занимает его современников. И на него уже дан ответ - опасения, что подобные разоблачения могут быть сделаны другими. Это, как кто-то очень удачно выразился, опережающая откровенность. Потому что после подобных откровений любое подобное разоблачение может быть парировано утверждением: он ведь все осознал, сам себя осудил и давно исправился.
         Осознал ли? Исправился ли?
         Неужели "вполне подготовленный палач", пройдя лагеря, мог стать человеком? Ведь он сам пишет, что в ГУЛАГе существовали звериные законы ("хоть ты рядом и околей - мне все равно" и "подохни ты сегодня, а завтра я") (7). Как же такие законы могли из палачей делать людей? И как можно говорить об исправлении, если Александр Исаевич так пишет о себе: "Жизнь научила меня плохому, и плохому я верю сильнее" и с иронией характеризует себя как "безнадежно испорченного ГУЛагом зэка" (8).

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»