«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 13%

         Упоминая о возвращении из Ташкента, он пишет: "Однако я не умер... Той весной в Кок-Тереке... в угаре радости я написал "Республику труда". Эту я уже не пробовал и заучивать, это первая была вещь, над которой я узнал счастье: не сжигать отрывок за отрывком, едва знаешь наизусть; иметь неуничтоженным начало, пока не напишешь конец, и обозреть всю пьесу сразу; и переписывать из редакции в редакцию; и править; и еще переписывать" (18).
         Далее в первом издании "Теленка" говорилось: "Но уничтожая все редакции - черновые - как же хранить последнюю? Счастливая чужая мысль и чужая помощь навели меня на новый путь: оказалось надо освоить новое ремесло, самому научиться делать заначки" (19).
         Такова одна из версий первого года пребывания А. И. Солженицына в ссылке.
         Оставляя на совести автора историю с бутылкой из-под шампанского, в которой он якобы умудрился поместить все свое литературное наследство (то ли 12, то ли 18 тысяч строк), нельзя не выразить удивления: неужели страх настолько глубоко сидел в нем, что даже после того, как его расконвоировали и ему больше не нужно было проходить ежедневного обыска на вахте, он на протяжении более полугода продолжал по-прежнему заниматься литературной деятельностью без помощи бумаги и, ежемесячно тратя на повторение уже по десять дней, вплоть до конца 1953 г. не решался хотя бы частично перенести на бумагу то, что уже было создано им и продолжало храниться в памяти?
         Вероятно, почувствовав уязвимость этой версии, Александр Исаевич в 1974-1975 гг. при написании "Пятого дополнения" к "Теленку" внес с нее существенные коррективы.
         Отмечая, что в ссылке он подружился с врачем Николаем Ивановичем Зубовым (20), А. И. Солженицын пишет: "Мы встретились в районной больнице, куда я лег с непонятной болезнью, схватившей меня тотчас по освобождении (это были годичные метастазы рака, но еще никто не определил, Н.И. первый заподозрил), не он лечил меня, мы встретились как зэк с зэком. А вскоре после моей выписки как-то шли вместе по аулу, зашли в чайную выпить пива, посидели два бессемейца... Николай Иванович так сразу очаровал меня, так растворил замкнутую грудь, что я быстро решил ему открыться - первому (и последнему) в ссылке. Вечерами мы стали ходить за край поселка, садились на горбик старого арычного берега, и я читал ему, читал из своего стихотворного (да уж и прозного) запаса, проверяя насколько ему понравится. Это был за тюремное время девятый мой слушатель", "через несколько дней принес (он) мне в подарок первое приспособление -... небольшой посылочный фанерный ящик... А в ящике том дно было - двойное... При моем почерке, измельченном необходимостью, этого объема было достаточно, чтобы записать работу пяти лагерных лет... в последнюю минуту перед школой я все прятал в своей одинокой халупке..." (21).
         К этим словам было сделано дополнение: "В главном тексте "Теленка" я написал: "счастливая чужая мысль и помощь", но так, будто это было уже после поездки в Ташкент, а из памяти записывал будто перед самой смертью - пример искажения, чтоб на Николая Ивановича не навести. От этого дня подарка в мае 1953 г. я и стал постепенно записывать свои 12 тысяч строк - стихи, поэму, две пьесы" (22).
         Новая версия открывала возможность устранить те недоумения, которые вызывала первоначальная версия. Однако и она оказывается уязвимой.
         Во-первых, каким образом перенесение слов "счастливая чужая мысль" с весны 1953 г. на весну 1954 г. позволяло отвести подозрения от Н. И. Зубова, если при этом в "главном тексте" "Теленка" он даже не упоминался? Очевидно, перед нами неуклюжая попытка объяснить замену одной версии другой.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»