«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 51%

         Жил я на Саламатовской улице у евреев-портных. Одинокие муж и жена, по фамилии Школьник, довольны были тихим жильцом, который никого не водил к себе и не причинил никакого беспокойства. Хозяйка каждое утро и вечер подавала мне чай, а иногда угощала меня какими-то сластями собственного приготовления. Её беспокоило только одно обстоятельство: она никак не могла установить, какого я вероисповедания.
         Поселились мы в моей тесной комнате со свалившейся мне на голову Марусей. Я уступил ей мою койку, а сам стал спать на полу.
         Внезапное появление "жены" встревожило хозяев: они боялись, как бы не нарушились те хорошие отношения, которые между нами наладились. Маруся, однако, оказалась женщиной весьма "воспитанной", общительной, и скоро наши отношения вошли в обычную колею. Марусе долго не удавалось получить работу, и мы жили на мой заработок. Она также примкнула к нашему большевистскому кружку.
         Мне наскучило наше "культурное топтанье", как я его называл, в недрах нашей группы, и я решил начать работу в гарнизоне. Отдельные партийцы в гарнизоне имелись, но никакой массовой работы не велось. Меня познакомили с одним офицером-грузином, с которым мы и сговорились начать работу среди солдат военного городка, где он служил,
         Политическое состояние солдатской казармы в это время было кошмарное. Оно полностью совпало с общим политическим положением, лишь конкретизировалось в специфически казарменных, бессмысленных, жестоких формах. Солдат был поставлен в положение животного: его целыми днями гоняли не столько для того, чтобы выдрессировать, сколько замучить до крайней физической усталости, "чтобы ему после этого никакие мысли в голову не могли лезть".
         Офицеры-служаки, как бы навёрстывая потерянное во время революции время, с особой жестокостью мучили солдат за каждый пустячный недочёт. Оказывать какое бы то ни было сопротивление не было никакой возможности. Каждый протест влёк за собой дисциплинарный батальон, а это такое учреждение, перед которым каторга бледнела. Розга была там обычным, повседневным наказанием.
         Офицер рассказал мне, что одного солдата, осуждённого на два года, пороли каждую неделю и чуть не довели до самоубийства.
         Жестокость политического режима и военной дисциплины толкала непокорных солдат к дезертирству. Солдаты заявляли нам, что служить нет никаких сил.
         Массовая работа требовала литературы и листовок военного характера. Отсутствие типографии сильно сказывалось на нашей работе и суживало её рамки. Пробовали выпускать листовки на гектографе, но солдаты говорили, что нужны печатные листки: к гектографированным масса относится недоверчиво. Нужно было во что бы то ни стало достать шрифты. У солдат денег для приобретения шрифтов, понятно, не было, и достать было негде. Один из членов нашего военного кружка предложил экспроприировать деньги у военного казначея, но это предложение мы отвергли, как противоречащее постановлению партии, и кроме того резонно опасаясь, что это будет грозить разгромом нашего кружка. Однако мысль об экспроприации необходимых средств не оставили. Я поставил этот вопрос в нашем большевистском кружке на принципиальное обсуждение, так как это мероприятие выходило из рамок деятельности партии. Мы с Павлом несколько раз возвращались к вопросу об экспроприации и, наконец, решили, что в данных условиях придётся на это дело пойти. Я наметил одно из почтовых отделений по якутскому тракту.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»