«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 54%

         Но в отличие от горячего диалога с "томским генералом" на сей раз тон повышать было нельзя. Тут требовалась особая выдержка. И я спокойно, подчеркнуто невозмутимо ответил:
         - Я разговариваю с товарищем Рашидовым. Рашидов, видимо, намеревался сказать еще что-то резкое, усилить давление, однако на сей раз я его опередил:
         - Шараф Рашидович, дело серьезное. О письмах доложено Юрию Владимировичу Андропову. Я беседую с вами по поручению Генерального секретаря.
         Рашидов сразу обмяк. Угрожающий прием: "Вы с кем разговариваете?" - возможно, впервые не сработал. К тому же Брежнева уже не было, а на покровительство Андропова рассчитывать явно не приходилось. Я продолжал:
         - Отдел будет вносить предложение направить в Узбекистан авторитетную комиссию из ЦК...
         Да, времена воистину изменились! Раньше ничего подобного не было, да и не могло быть. Рашидов сменил тон.
         - Вы понимаете, Егор Кузьмич, - стараясь сохранять спокойствие и показывая глазами на письма, заговорил он, - в этих письмах очень много наветов. Мы обязаны защищать наших руководителей и дать им возможность спокойно работать. Узбекистан должен давать стране хлопок, а не, понимаешь... письма.
         Разговор перешел в более спокойное русло, и это позволило мне изложить деловые аргументы, которые в конечном итоге сводились к следующему: вот комиссия на месте и разберется, что к чему. Наветы останутся наветами; если авторы писем сгущают краски, мы публично скажем об этом, обстановка в республике оздоровится. Если все в порядке - мы будем довольны, чего же опасаться комиссии?
         И еще я добавил, что очень высоко ценю Узбекистан, что узбекский народ при огромной помощи всей страны совершил поистине подвиг, освоив в прошлом засушливые, пустынные земли, выращивая на них хлопок. И это были вовсе не общие, как говорят, дежурные слова, я действительно считаю освоение пустыни народным подвигом. Но тем более недопустимо, чтобы на самопожертвовании народа паразитировали коррумпированные слои.
         Рашидов понял: переубедить меня невозможно. Расстались мы внешне спокойно, но, разумеется, с разными чувствами. Я - с сознанием того, что открывается большой фронт для очень трудной работы в Узбекистане. А Рашидов, несомненно, ушел от меня в большой тревоге.
         Было это где-то в конце августа 1983 года. Точную дату не помню, однако в начале беседы мы говорили о том, что разворачивается уборка хлопка, что стране нужен хороший урожай и прочая, и прочая... Значит, надвигался сентябрь. Вообще вся обстановка той беседы стоит перед моим мысленным взором так явственно, словно происходила она только вчера. Это и понятно: ситуация поворачивалась очень острой гранью. Кое-кто из моих доброжелателей в ЦК - пишу это слово в прямом смысле, без кавычек, - считал, что я подвергаю себя немалому риску, пойдя на конфликт с Рашидовым. Были и такие мнения: "Андропов тебя подставил". Но, во-первых, такие методы для Юрия Владимировича были абсолютно чуждыми, а во-вторых, я на такие разговоры попросту не обращал внимания, считал их отголосками чуждых мне психологии и нравов. В конце концов я выполнял свои прямые служебные обязанности, это был мой партийный долг. Что же касается чиновничьего инстинкта "самосохранения", то он мне не свойствен, это известно всем, кто со мной работал в Новосибирске, в Томске, в ЦК.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»