«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 21%

         Тучи поклонников спешат в Париж, чтобы потом пронести через всю свою жизнь восторженное обожание его. Для писателей и художников громкое восхищение Парижем стало обязательным во время экзамена на приобщение к интеллектуальной и богемной элите.
         Но сам-то Париж никогда не отличался верностью и преданностью людям и идеалам. Париж отвернулся и предал Жанну д'Арк, как потом предавал последовательно республиканцев всех мастей в годы Великой французской революции, предал коммунаров в 1871 году, предавал участников Сопротивления в 1940-1944 годах. Никто не сыщет могил Робеспьера, Дантона, Сен-Жюста, Марата, да и не вспоминает о них Париж. Нищие идеалисты противны ему по духу. Голая стена коммунаров на Пер-Лашез с завядшими цветами, принесёнными советскими туристами, как скорбь по неблагодарности Парижа к тем, кто "штурмовал небо".
         Париж не любит неудачников. Зато с какой собачьей верностью, безотказностью служит этот город Наполеону. Здесь боготворится всё, что связано с "корсиканским чудовищем", но во сто крат чтится его вторая - и последняя, имперская - часть жизни. Вот когда Бонапарт стал Наполеоном I, а его маршалы - герцогами, когда он стал всесилен, богат, тогда блудливый Париж стал млеть перед ним и млеет до сих пор. Да, такого содержателя у Парижа больше не было, и теперь он, как старая гризетка, живёт воспоминаниями о своём любовнике.
         Город-маркитантка на вопрос "жизнь или кошелёк?" обязательно ответит "кошелёк!" и отдастся любому насильнику. Души у Парижа давно нет, хотя её пытаются изобретать. Э. Золя убедительно показал нам только "чрево Парижа". Миллионы туристов мнут, тискают, щиплют тело Парижа, не впитывая сейчас почти ничего духовного. Поэтому-то "Фоли Бержер" и "Мулен Руж" стали символами этого слащавого, сытого города.
         Мне сродни города-мученики: Троя, Карфаген, Нумансия, Верден, Сталинград. 15 тыс. погибли за всю историю французского Сопротивления и 900 тыс. отдали жизнь за Ленинград - разве это не крик души? Париж за идею не стоял и стоять не будет. Сытость и плотские радости для него превыше всего. Париж - кумир тех, кто любит не свободу, а распущенность.
         На угрюмом, скучном кладбище поклонился могилам Мольера, Бальзака, А. Доде, Лафонтена. Париж, как и положено кокотке, хорош в молодости, но непривлекателен в старости".
         Конечно, я был не прав в такой односторонней оценке Парижа, но меня просто злило ставшее почти обязательным его восхваление. Это что-то сродни принудительному культу личности. Как спасительное заклинание от социального психоза я повторял библейское выражение "Не сотвори себе кумира" и старался на всех претендующих на эту роль смотреть с критической точки зрения. Досталось, как видите, даже Парижу.

* * *

         Длительный перелёт через Атлантический океан дал возможность успокоиться, выработать примерный план действий. В Манагуа я не спешил выходить из самолёта: всегда стараешься выиграть пару-тройку лишних минут, чтобы зрительно освоиться с новой обстановкой. В окошко видны были бойцы сандинистской армии, до боли напомнившие солдат кубинской Повстанческой армии, одержавшей победу над Батистой в 1959 году, они в таких же мундирах оливкового цвета, многие так же перепоясаны пулемётными лентами, у всех в руках или за плечами оружие. Здесь, на аэродроме, они, по-моему, делают всё сами. К окошечку паспортного контроля выстраивается длинная очередь. Одному инспектору работы явно хватит надолго. Юный сандинист, по-видимому, старший на контроле, сам встаёт за свободную конторку и с широкой улыбкой приглашает: "Идите сюда!" Его исхудавшее лицо светится радостью, на тонкой шее болтается большущий деревянный крест, за пояс заткнут пистолет без кобуры. Он быстр, строг, но не может скрыть удовольствия от того, что его работа помогает людям побыстрее избавиться от томительного ожидания во влажной духоте тропиков. У него нет ручки, он пишет одним полупустым стержнем, и я с удовольствием дарю ему свою. Взглядом ясных глаз он благодарит меня. Революции делают людей красивыми, добрыми, душевно щедрыми. Они полны веры в то, что теперь действительно всё будет хорошо, что больше никогда не вернётся кровавая несправедливость, что теперь народ, их народ, будет и независим, и счастлив. Вспоминается попутно, что только революционный подъём духа рождает красивые, живущие десятилетиями и веками песни. Так появились "Марсельеза", песни нашей революции и Гражданской войны, знаменитые мексиканские "Аделита", "Кукарача", кубинский "Марш 26 июля". Контрреволюции, повороты вспять песен не рождают.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»