«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

прочитаноне прочитано
Прочитано: 20%

7.4. Страхи и тип культуры


         Когда мы окидываем мысленным взглядом нашу историю, сравнивая с историей становления человека Запада, сразу бросается в глаза эта разница: никогда русскому человеку не вводился в сознание вирус мистического страха. Этого не делало Православие, этого не делали народные сказки про Бабу Ягу. Наши грехи поддавались искуплению через покаяние, и даже разбойник Кудеяр мог надеяться на спасение души.
         Выше говорилось об особом "западном" страхе смерти. Русский человек, не утративший исторической памяти, знает, что ничего подобного на Руси не было, несмотря на страшные войны и бедствия. Смерть и проблема спасения души занимали большое место в мыслях и чувствах православного человека, но философия смерти была окрашена лирическим чувством, любовью к земле, оставляемым близким и к тем, кто ушел раньше. В первом томе труда В.Даля "Пословицы русского народа" смерти посвящен самый большой раздел. Но нет в нем ни одной пословицы, отражающей экзистенциальный страх.
         Само событие встречи со Смертью представлено пословицами как дело давно продуманное и не представляющее катастрофы: "Умирать - не лапти ковырять: лег под образа, да выпучил глаза, и дело с концом". В смерти человек не только не одинок, он особенно чувствует поддержку братства: "Кабы до нас люди не мерли, и мы бы на тот свет дороги не нашли", "Люди мрут, нам дорогу трут. Передний заднему - мост на погост". Даже в прощанье видна теплота: "Помрешь, так прощай белый свет - и наша деревня!". Й.Хейзинга в главе о европейском восприятии смерти в позднее Средневековье подчеркивает, что в нем совершенно отсутствуют лирические мотивы и теплые нотки - лишь высокий и чистый ужас.
         Против страха вечных мук грешного человека выступили все виднейшие русские религиозные философы начала нашего века. В.В.Розанов говорил о всепрощении на небесах рода людского. Близок к нему был Н.А.Бердяев, высказавший мысль, что ад придуман "утонченными садистами". Н.Ф.Федоров считал нелепостью, что "одни (грешники) осуждаются на вечные муки, а другие (праведники) - на вечное созерцание этих мук".
         Конечно, со строго богословской точки зрения русские православные философы, видимо, были на грани ереси, но они выражали архетипы национальной культуры. Н.Ф.Федоров ставил даже вопрос о принципиальной возможности через соборность избежать Страшного суда. Н.А.Бердяев писал об этой мысли Н.Ф.Федорова: "Апокалиптические пророчества условны, а не фатальны, и человечество, вступив на путь христианского "общего дела", может избежать разрушения мира, Страшного суда и вечного осуждения. Н.Федоров проникнут пафосом всеобщего спасения и в этом стоит много выше мстительных христиан, видящих в этой мстительности свою ортодоксальность".
         Отсутствие "страха Лютера", породившего протестантскую этику капитализма, приводило и к известной бесшабашности русских в ведении хозяйства, что всегда приводило в отчаяние наших западников. М.Е.Салтыков-Щедрин пишет, как он, впервые поехав за границу, был поражен видом засеянных полей: "Под опасением возбедить в читателе недоверие, утверждаю, что репутация производства так называемых "буйных" хлебов гораздо с большим правом может быть применена к обиженному природой прусскому поморью, нежели к чембарским благословенным пажитям, где, как рассказывают, глубина черноземного слоя достигает двух аршин... Здесь же, очевидно, ни на какие великие и богатые милости не рассчитывали, а, напротив, денно и нощно только одну думу думали: как бы, среди песков да болот, с голоду не подохнуть. В Чембаре говорили: а в случае ежели бог дожжичка не пошлет, так нам, братцы, и помирать не в диковину! а в Эйдткунене говорили: там как будет угодно насчет дожжичка распорядиться, а мы помирать не согласны!". Кое-кто выведет отсюда мораль о природной лени православных, а мы о другом - страха не было.
         Научная картина мира пришла в Россию, не ошарашенную Реформацией и буржуазной революцией. Она, конечно, воспринималась с трудом, но страха не вызвала. Вот как излагает отношение к коперниканской картине мира русского человека начала нашего века философ А.Ф.Лосев: "Не только гимназисты, но и все почтенные ученые не замечают, что мир их физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево, та самая дыра, которую ведь тоже можно любить и почитать... Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, "яже не подвижется"... А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни "яже не подвижется". Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. "Вот-де твоя родина, - наплевать и размазать!" Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию". Ворчит русский человек, но не боится.
         В России события развивались иначе. Жестокие правители, от Ивана Грозного до Сталина, внушали русским людям страх вполне разумный, реалистичный. Страх эпохи сталинизма, о котором нам поведали в перестройку либеральные интеллигенты, есть, по всем признакам, именно "западный" страх. Недаром многие считали все эти выступления Ю.Афанасьева, Д.Лихачева и Л.Разгона неискренними, чистой "идеологией". Видимо, простые люди ошибались - страх элиты был настоящим, но он был чужим для тех, кого не овеял "западный" дух (и большие семьи моих родителей были затронуты репрессиями, но я, зная о них с детства, никакого мистического страха перед ними у моих родных не видел).
         То, что pепpессии не вызвали ни мистического стpаха, ни "оцепенения", видно из того, что обыденное сознание выpаботало много способов уклоняться от pепpессий, овладевать опасностью. Помню, ни мать, ни дядья никогда не пpоводили с детьми "занятий", но незаметно, к слову, нам давалась целая система знаний о том, как, например, выявлять "стукачей". Как помнят стаpшие поколения, обычно в каждом коллективе "стукачи" были известны и к ним относились даже не без симпатии, никто и не пытался их изолиpовать, не пpиглашать на вечеpинки и т.д. Они стали частью окpужающей природы и никакого экзистенциального стpаха не излучали.
         Не успел возникнуть в России и "внутренний" страх перед буржуазной моралью и перед возможной потерей буржуазного статуса, не нагнетали у нас страха и перед ядерным апокалипсисом. Можно даже сказать, что ядерный страх у нас в массе людей был так же неразвит, как у крестьян был неразвит страх перед недородом, о котором писал Салтыков-Щедрин. Когда после аварии на Чернобыльской АЭС из городка было срочно эвакуировано население, перед милицией встала немыслимая для Запада проблема: жители, тайными тропами обходя заслоны, повадились возвращаться в покинутые жилища за вещами. А потом и жулики потянулись - стянуть, что плохо лежит. В зараженную зону!

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»



 
Яндекс цитирования Locations of visitors to this page Rambler's Top100