«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
Прочитано: 80% |
"Авторитетный был человек!"
И добавляет о выпавшем на его долю "счастье":
" - Кого только не знал, кого только не видел! И Артузова, и Молчанова, и Бермана... Ну само собой - Паукера... А ты откуда Бокия-то знаешь?
- Это мой тесть..."
И тут Корабельников "оживился, на лице его исчезло то странное выражение превосходства, которого я раньше не понимал". То есть близость Разгона к одному из "богов" (пусть даже и бывшему!) побудила Корабельникова изменить свое отношение к нему и вступить в доверительную беседу. Ведь даже о заместителе начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД Зорахе Элиевиче Воловиче Корабельников с великой гордостью рассказывает: "Сам Волович меня заметил, иногда самолично вызывал и давал распоряжения такие, которые не мог доверить какому-нибудь пентюху".
Дело вроде бы вполне ясное: Корабельников - "законченный", даже уже и патологический тип лакея, холуя, способного вызвать, казалось бы, только чувство брезгливого презрения. Но Разгон воспринимает его совсем по-иному, с какой-то исключительной, чрезвычайной злобой; этот лакей предстает в качестве главного, наиболее опасного и ужасающего врага мемуариста...
Так, Разгон недвусмысленно признается: "...из множества злодеев, которых мне пришлось встретить, Корабельников произвел на меня особо страшное впечатление". В течение многих лет "его прямые пшеничные волосы... снились по ночам, и я стонал во сне и просыпался, покрытый липким потом... И сейчас (то есть полвека спустя! - В.К.) я совершенно отчетливо вижу его круглое и плоское лицо... когда я думаю о нем, - я стараюсь это делать как можно реже, - меня начинает бить дрожь от неутоленной злобы...".
Все это по меньшей мере странно. Ведь Корабельников - "пешка", всего лишь своего рода "техническое средство" в системе НКВД. Правда, Разгон с его слов рассказывает, как тот по собственной инициативе доставляет в НКВД некоего "парня" (который, по завистливому суждению Корабельникова, "университеты кончал, зарплата ему хорошая идет"), пировавшего с "девочкой" в шикарном ресторане "Метрополь", где одновременно ужинали "иностранцы из посольства", - доставляет "по подозрению, перемигивался с иностранцами, дескать". А уж следователь в НКВД этого "парня" или к стенке поставит, или, в лучшем случае, "даст ему лет восемь по подозрению в шпионаже".
Нельзя исключить, что подобный курьезный случай мог иметь место в атмосфере 1937-го года, однако именно в качестве курьеза (так, если бы он был типичен, тот же "Метрополь" посещали бы одни иностранцы). И крайняя злоба Разгона по отношению к Корабельникову объясняется, очевидно, чем-то иным. Эта "неутоленная злоба" в самом деле загадочна: ведь Корабельников, согласно разгоновскому рассказу, был всего-навсего "рычажком", который приводили в действие Паукер или Волович, но о тех-то (как и о Бокии) в книге Разгона нет ни одного злого слова! После того как Разгон поведал, что он - зять Бокия, Корабельников его сразу принял за "своего"... Но он-то с его "пшеничными волосами" был Разгону "страшен и отвратен".
В чем же здесь дело? Как это ни противоречит здравому смыслу, в глазах Разгона занимавший, по его же словам, "ничтожное место" в "иерархии" НКВД Корабельников неизмеримо "хуже" Паукера, Воловича, Бермана и, разумеется, Бокия, чьи распоряжения он, Корабельников, чисто технически исполнял.
Разгон признал во втором издании своей книги (ибо это уже стало общеизвестным), что (см. выше) Бокий "обмазан невинной кровью с головы до ног... и невозможно подсчитать количество невинных жертв на его совести". Однако Бокий и другие лица этого круга отнюдь не "ужасают" Разгона; он готов даже находить в них "обаяние". И это может иметь только одно объяснение: Бокий и ему подобные все-таки "свои" (пусть даже они приказывали убивать и "своих"!); напомню, что Бухарина-Лурье, по её признанию, не смогла дать пощечину "своему" Андрею Свердлову...
«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
| ||||||||