«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
Прочитано: 69% |
Я проинформировал Кестринга о дальнейших арестах среди военных работников, заявив, что предотвратить эти аресты не в силах, в частности сообщил об аресте Егорова, который может повлечь за собой провал всего заговора.
Кестринга все эти обстоятельства крайне обеспокоили. Он резко поставил передо мной вопрос о том, что либо сейчас же необходимо предпринимать какие-то меры к захвату власти, либо вас разгромят поодиночке...
Лично с Кестрингом я больше не встречался. В дальнейшем связь между нами осуществлялась через Хозяинова.
Вопрос: Знал ли Хозяинов о подготавливавшихся вами террористических актах против руководителей партии и правительства?
Ответ: Да, знал. Об этом Хозяинов был поставлен в известность не только мною, но и германской разведкой, так как при первой же встрече после установления между нами связи Хозяинов передал мне директиву немцев: во что бы то ни стало ускорить совершение террористических актов.
Кроме того, Хозяинов передал мне указания германской разведки о том, что в связи с освобождением меня от работы в НКВД и назначением Берии наркомом внутренних дел германская разведка считает необходимым совершить убийство кого-либо из членов Политбюро и таким образом спровоцировать новое руководство НКВД.
В этот же период в самом Наркомвнуделе начались аресты активных участников возглавляемого мною заговора, и тут мы пришли к выводу о необходимости организовать выступление 7 ноября 1938 года.
Вопрос: Кто это "мы"?
Ответ: Я - Ежов, Фриновский, Дагин и Евдокимов...
В одну из встреч в моем служебном кабинете в Наркомводе я сообщил Лазебному, что на него в НКВД имеются компрометирующие материалы, что не сегодня завтра его арестуют и что ему грозит гибель.
Я сказал Лазебному: "Выхода у вас нет, вам все равно погибать, но зато, пожертвовав собой, вы можете спасти большую группу людей". На соответствующие расспросы Лазебного я ему сообщил о том, что убийство Сталина спасет положение в стране. Лазебный дал мне свое согласие". (389)
Причины ареста и последующего суда над Ежовым легко понять из книги Янсена и Петрова:
"Законность не заботила ежовский НКВД. В январе 1939 года, уже после отставки Ежова, комиссия в составе Андреева, Берии и Маленкова обвинила его в использовании противозаконных методов следствия: Следственные методы были извращены самым вопиющим образом, массовые избиения огульно применялись к заключенным с тем, чтобы получить от них фальшивые показания и "признания". В течение 24 часов следователю зачастую необходимо было получить несколько десятков признаний, и следователи информировали друг друга о полученных показаниях так, чтобы соответствующие факты, остоятелства, имена могли быть внушены другим заключенным. "Как результат, такой характер следствия часто приводил к организованному оговору совершенно невиновных людей". Очень часто принаня были получены с помощью "прямой провокации"; заключенных склоняли к ложным признаниям в "шпионской деятельности"; чтобы помочь партии и правительству "скомпрометировать иностранные государства" или в обмен на обещания освобождения. По словам Андреева и других членов комиссии, "рукводство НКВД в лице товарща Ежова не только не пресекло такой произвол и перегибы в арестах и ведении следствия, но иногда прямо поощряло их". Вся оппозиция была подавлена". (390)
Резкой критике подверглась и работа "троек". Андреев и другие члены комиссии сообщили о "серьезных промахах" как в работе "троек", так и т.н. "большой коллегии", которая за одно вечернее заседание нередко рассматривала от 600 до 2000 дел. (Комиссия ссылалась на проверку в Москве альбомов по "национальным операциям"; до утверждения наркомом внутренних дел и прокурором альбомы рассматривались руководителями отделов центрального аппарата НКВД.) Работа региональных "троек" оказалась полностью неподконтрольной НКВД. Около 200 000 чел. были приговорены т.н. "милицейской тройкой", "существование которой было противоправно". Особое совещание НКВД "не собиралось в своем законном составе ни разу".
«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»
| ||||||||