«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 3%

         В общем, судьи прекрасно знали, что они не вполне подходят для проведения такого процесса. Так что никто из победителей не задавался вопросом, насколько он уместен. Впрочем, даже для Нюрнбергского процесса пришлось обновить международное право, хотя тогда - пусть Гитлера уже не было - в живых оставались многие самые крупные нацистские главари. К тому же процесс над советским коммунизмом вынудил бы Запад посадить на скамью подсудимых последнего Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачёва, то есть именно того человека, которого общественное мнение всего мира считало главным героем освобождения советских людей от жестокостей коммунизма и имело все основания благодарить за освобождение от кошмара ядерного противостояния, от равновесия страха.
         Уже одного этого вроде бы достаточно, чтобы отказаться от ностальгических молитв по "процессам над коммунизмом", идея которых столь близка сердцу отряда французских "новых философов" и некоторых прочих ветеранов холодной войны. На деле самым щекотливым был вопрос "кого" судить, даже если оставить в покое бедного Горбачёва. Ибо после того, как рассеялись надежды на то, что советский коммунизм чужд россиянам и импортирован (откуда? Да конечно же из Европы) вопреки их воле, сразу же стало ясно, что на скамью подсудимых пришлось бы посадить слишком много народа. Для начала как минимум почти всех, кто стал вдруг воспевать ценности западной демократии, и безусловно всех, кто стал у власти с 1992 года, то есть, вне всякого сомнения - всенародно избранного российского президента Бориса Ельцина. Наконец, в свете результатов выборов 1993, 1995 и 1996 годов стало бы задним числом ясно, что спустя пять лет после падения коммунизма, спустя пять лет после начала движения к рынку не менее 40 процентов российских граждан всё ещё голосовали за коммунистов. А это, учитывая, что коммунизм как политический режим уже не нужен никому, означало только одно: что этот режим, перекрывавший какое бы то ни было движение в сторону демократии, всё-таки что-то дал россиянам. И это что-то, каким бы чудовищным и невыносимым оно ни выглядело в глазах западного мира, россияне хотели сохранить.
         Итак, 3 июля 1996 года американцы облегчённо вздохнули после второго тура первых президентских выборов в России. Я пока воздержусь от эпитетов "свободные" и "демократические", которыми эти выборы ещё до их проведения награждала значительная часть западной печати. Надо ещё посмотреть, насколько они были свободными и демократическими: пусть читатель сам разберётся в этом вопросе, исходя из данных, которые мы представим ниже. А пока в заключение этой главы позвольте мне напомнить об одном небольшом эпизоде, происшедшем в Москве через несколько дней после 3 июля, и не где-нибудь, а в московском отделении Фонда Карнеги. В состоявшемся там разговоре приняли участие известный экономист Андерс Ослунд и не менее известный эксперт по русскому вопросу Майкл Мэкфоул. Вспомним, как первый из них торжественно заявил: "Отныне Россия - страна с рыночной экономикой". Обратите внимание, Ослунд не сказал: отныне Россия - свободная или демократическая страна. Он сказал: "...страна с рыночной экономикой". В результате выборов произошло чудо: политика, которой было от роду один день или месяц, стала над экономикой и её сложными законами. Получалось, что экономика - не наука, а всего лишь колдовские махинации или просто фокус. Во всяком случае, жрецам тут оставалось лишь опуститься на колени.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»