«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 16%

         К послужному списку В. Распутина можно добавить, что, став в лихие времена советником Горбачева, писатель пришел от него в восторг: "Это вообще очень мудрый человек!" ("Славянский вестник", N8-9, май 1991). И это сказано было, заметьте, на седьмом году горбачевского правления! После всех его предательств внутри страны и за ее пределами, после беспримерного холуйства перед Америкой, после того, как подлинная суть самовлюбленной балаболки давно стала ясна уже всем, кому дорога родина, и честные люди мечтали, как бы избавиться от него. Факт загадочный. И не могу же я поверить, что объясняется он только тем, что у Горбачева хватило мудрости дать писателю квартиру в Москве. Нет, дело не в квартире. Тем более что, возможно, она получена и не тогда, а уже в благоуханную ельцинскую эпоху. Тогда чем же продиктована похвала? Ведь советник созерцал предателя вблизи, неоднократно беседовал с ним и должен был все понять гораздо раньше нас... Теперь-то он говорит о нем совсем по-другому: "Горбачев был слаб, труслив, сдавал позицию за позицией. Кроме того, он был неимоверно честолюбив, и слава самого заметного человека в мире вскружила ему голову, во имя ее он снова и снова жертвовал интересами СССР, жертвовал соратниками, предостерегавшими его, и дожертвовался до того, что им откровенно помыкали и извне, и внутри". Что ж, все верно, только не "жертвовал", а предавал, и надо бы добавить "на моих глазах". Да, остальное все правильно. Но простые-то смертные все это видели, понимали и в 1991-м, когда Распутин аплодировал прохиндею, и гораздо раньше, многие еще и в 85-м. А теперь-то что ж обличать отставника! Игра сделана...
         Шоу 4 мая меня не удивило отчасти по причине вышесказанного. Да и вообще дело давно шло к тому. Распутин всегда пламенно нахваливал и оборонял выдающегося пророка Александра. Так, еще в 1990 году в те дни, когда советовал Горбачеву, как реформы проводить, выразил твердую уверенность в том, что "пером Солженицына водит глубинная правда, очищенная от скверны не с одной лишь стороны, чтобы скрыть другую, а выявленная полностью и издалека". Тут сразу возникал вопрос: да читал ли уважаемый почитатель сочинения своего кумира? Ведь тот давно и без обиняков объявил свое кредо: "Жизнь я всегда вижу, как луну, только с одной, с худшей стороны". Откуда же взяться у такого писателя глубинной правде, очищенной от скверны со всех как есть сторон?
         В своем превознесении Солженицына будущий лауреат не остановился даже перед тем, чтобы поставить его "Архипелаг" рядом с "Войной и миром" Толстого как "лучшей книги о патриотизме": "Архипелаг" он считает тоже великим достижением патриотической литературы. Об этом в 1997 году заявил в беседе с Владимиром Бондаренко, промолчавшем в ответ. Беседу опубликовала "Завтра", а потом она вошла в книгу В. Б. "День литературы" (с. 107).
         Там, кстати, есть такое рассуждение: вот, мол, Толстой написал "лучшую книгу о патриотизме", но он, "как известно, не признавал патриотизма (это кому же известно? - В. Б.) и даже говаривал:"Патриотизм - свойство негодяев". Здесь много путаницы. Во-первых, нет писателей, которые, садясь за письменный стол, говорили бы себе: "Сем-ка взбодрю я роман о патриотизме!" И нельзя "Войну и мир" назвать "книгой о патриотизме". Толстой, просто не думая ни о каком патриотизме, с великой любовью, с восхищением писал родную жизнь - жизнь русских людей, России, ее природы, а это и называется иностранным словом "патриотизм". Ему, как и героям романа, была свойственна, по собственному выражению, "скрытая теплота патриотизма". Во-вторых, Толстой говаривал не так, как приведено выше, а совсем иначе: "Патриотизм - последнее прибежище негодяев". Но это же слова о силе и величии патриотизма: когда негодяй схвачен за руку и разоблачены все его ухищрения, он в последней надежде спастись кричит: "Я патриот! Я готов отдать последние 25 тысяч на благо любимой родины!" Это мы и слышим сейчас со всех экранов... Однажды, в 1905 году, Толстой сказал еще и так: "В этой революции я взял на себя обязанности ходатая по делам стомиллионного крестьянского народа". Мог так сказать человек, который "не признавал патриотизм"? Писатель не отрицал, что не мог преодолеть своего "патриотического пристрастия" даже во время столь драматического матча на звание чемпиона мира по шахматам между Стейницем и нашим Чигориным. А ему шел тогда уже, как ныне Распутину, седьмой десяток!.. Так что поосторожнее надо в рассуждениях о непризнании патриотизма Толстым и о самозабвенном служении патриотизму Солженицына.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»