«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 14%

         И благодетелю Ресину слава!
         И всему народу иудейскому слава!

         Ну, за что слава - это известно. Ефимычу - за то, что не ленился, звонил по телефону, узнавал адреса, ездил на метро, писал. Фаинушке - за то, что, пользуясь служебным положением сотрудницы Дома журналистов, тайно сделала ксерокопию "Тихого Дона". Ресину - за моральную поддержку энтузиастов совместно с Мосстройэкономбанком. Словом, за то, что подарили они нам великую книгу "Как я нашел "Тихий Дон" под кроватью у соседки".
         А уж если хотите знать, Виктор Стефанович, что такое литературное шулерство посредством вырывания слов и обрубания фраз, то, не выходя за пределы нашей темы, приведу пока лишь несколько, но зато уж классических образчиков. Как известно, еще в 1929 году Сталин в письме Ф. Кону писал: "Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов допустил в своем "Тихом Доне" ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др., но разве из этого следует, что "Тихий Дон" - никуда не годная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?" И вот один из тех, кого Вы милосердно именуете авторами "серьезных исследований" о Шолохове, обрубил в письме все ненужное ему и придал высказыванию такой вид: "И. Сталин: "Тов. Шолохов допустил в своем "Тихом Доне" ряд грубейших ошибок..." И шлепнул этот обрубок на самое видное место - на глянцевую обложку своего "серьезного исследования". И получилось, как лейбл на колготках или надпись на вратах ада: "Оставь надежду всяк, сюда входящий". Надежду на добросовестность исследователя. Это тем более ясно, что ведь ошибки-то, упомянутые Сталиным, касались лишь трех второстепенных эпизодических персонажей, а их в романе - сотни. Да ведь к тому же до сих пор прошло и пятьдесят лет, и семьдесят! - никто так и не знает, что это за отмеченные тогда таинственные ошибки. Когда в 1949 году в 12-м томе Собрания сочинений Сталина письмо Кону было опубликовано, Шолохов послал письмецо с просьбой разъяснить, какие именно ошибки имелись в виду. Сталин не ответил. Это дает основание думать, что написал он двадцать лет тому назад об ошибках под впечатлением какого-то момента или каких-то случайных неверных сведений, может быть, даже протеста, жалобы ему от С. И. Сырцова, тогда председателя Совнаркома РСФСР и кандидата в члены Политбюро... И этот сочащийся ложью обрубок на обложке - ключ ко всему "исследованию".
         В ненависти к Сталину автор порой просто теряет разум. Пишет, например, что вождь так ненавидел писателя, что за прекрасную "Поднятую целину" тот не получил Сталинскую премию. Ну не может же исследователь не знать, что в 1932 году, когда вышла книга, никаких Сталинских премий не было! Или вот уверяет, что Шолохов в 1933 году просил Сталина прислать для голодающих земляков 160 тысяч пудов хлеба, а тот - какое коварство и бессердечие! - лишь "обещал" 160, а прислал только 40 тысяч, в четыре раза меньше. На самом же деле просьба Шолохова была удовлетворена полностью... Вот что такое шулерство-то, Виктор Стефанович. Не там Вы его ищете.
         И вместо того чтобы успокоиться, собраться с мыслями, Вы, однако же, еще обвиняете меня и в том, что я пишу о себе "с царским самоуважением - преимущественно во множественном числе: "Мы обороняли Горького...", "Мы дрались за Маяковского..." Тут я буквально офонарел... Дорогой друг, неужели Вы, зубы съевший на газетно-литературном поприще, до сих пор не знаете, что местоимение "мы" имеет много весьма различных употреблений. Одно дело, когда наши с Вами единомышленники поют "Мы наш, мы новый мир построим..." Здесь "мы" - множество людей, миллионы. Это, так сказать, простейший случай прямого употребления слова. Но если "Мы, Николай Второй..." - то это, конечно, желание подчеркнуть значительность своей личности, придать ей больше веса, в чем Вы меня и обвиняете (ст. 375КН). Однако же это словцо может выражать, наоборот, желание и умалить свое значение. Вспомните, например, как говорит угодливый Молчалин в разговоре с Чацким: "В чинах мы небольших..." Что ж, выходит, презренный Молчалин лучше знал русский язык, чем иные правдисты да еще и пропагандисты серьезных исследований по литературе XX века? Не хотелось бы мне так думать. А загляните-ка в "Произведение искусства" Чехова. Там доктор встречает молодого человека восклицанием: "А, милый юноша! Ну, как мы себя чувствуем?" Еще одно значение маленького словца, позволяющее выйти из стеснительного положения: видимо, доктор считал чрезмерным говорить с юношей на "вы", но и опасался обидеть его словом "ты" - вот и нашел очень удачный выход с помощью дружеского здесь "мы". Как знаток Пушкина Вы помните, конечно, в "Капитанской дочке": "В эпоху, нами описываемую, ей было семнадцать лет..." Или вот еще:

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»