«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 26%

         Как было не верить, когда всех приговоренных поставили на колени, сломали в знак гражданского позора у них над головами шпаги, потом обрядили в белые саваны с остроконечными колпаками, и первых троих - Петрашевского, Момбелли, Григорьева - свели с эшафота и привязали к врытым неподалеку столбам.
         Как было не верить, когда солдатам уже подана команда "К заряду!" - и те выполнили нужный артикул; подается новая команда "На прицел!" - и солдаты поднимают ружья, целятся... Остается только скомандовать "Пли!"
         Их было двадцать один человек. Достоевский стоял в ряду шестым. В этот же день он писал брату Михаилу: "Я был во второй очереди, и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих... Я успел также обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними..." Да, не только на следствии, на суде, но и здесь, на эшафоте, десять минут перед лицом смерти Достоевский держался безукоризненно. До самого крайнего момента, когда вместо команды "Пли!" было объявлено о каторге.
         Как бы вел себя в таком положении Солженицын, мы не знаем, но если он утверждает, что от одного только ареста, У него приключилось многодневное "затмение ума и упадок духа", то это позволяет нам кое-что предвидеть с некоторой долей уверенности.
         Продолжим выдержку из письма Достоевского генералу Тотлебену о том, как он держался на следствии: "Я не сваливал своей вины на других и даже жертвовал своими интересами, если видел возможность своим признанием выгородить из беды других". А в самый страшный миг он нашел в себе мужество обнять этих "других" и достойно попрощаться с ними. Ну, а наш герой - как он обошелся с "другими"? Ведь они тоже были в его деле, хотя и в ином качестве, чем в деле Достоевского. Следствие, располагая "крамольными" письмами к Виткевичу, к Симоняну и Ежерец, к Решетовской и Власову, естественно, должно было заинтересоваться этими людьми, и первым источником сведений о них оказался, надо думать, сам подследственный.
         Поначалу Солженицын вроде бы не слишком заботился о том, чтобы представить свое поведение на следствии по отношению к "другим" абсолютно безгрешным. Так, когда он находился уже на свободе, Лидия Ежерец сказала его жене, будто несколько лет назад Кирилл Симонян вынужден был давать следователю объяснение по поводу письменного доноса на него, посланного Солженицыным из заключения. Решетовская вспоминает: "Я спросила у Сани, что бы это могло значить, будучи уверена, что это недоразумение, а может быть, и подделка... Но Александр не стал отрицать, что бросил какую-то тень на Симоняна. Он объяснил, каким трудным было его положение во время следствия".
         Да, Александр не стал отрицать. Но это давно, году в 56-58-м. Тогда Солженицын ещё пребывал в полной безвестности, и литературно-политический успех ему и не брезжил. Несколько иначе обстоит дело теперь, когда на Александра Исаевича обрушилась скоропостижная известность глобального масштаба. Теперь он никак не хочет признавать, что во время следствия очернил хоть единую душу. При этом основной довод у него всегда тот же: "От моих показаний не пострадал никто"2, "Никого из вас не арестовали" и т.п. Да, и впрямь - никого. Кроме Виткевича, но тут, конечно, случай особый.
         Что ж, допустим, все сомнения рассеял, всех убедил: никаких доносов не было и быть не могло. А Решетовская просто выдумала, что муж когда-то "не отрицал" какой-то там тени, якобы брошенной им на школьного друга. Все прекрасно! Однако вот что читаем в только что цитированном сочинении Солженицына "Сквозь чад" 1979 года. Обращаясь к Симоняну, он пишет: "Когда в 56-м году я вернулся после лагеря, после ссылки, после рака - от Лиды (Ежерец) узнал, что ты на меня в претензии: как это так, утопая, я обрызгал тебя на берегу". Ах, все-таки обрызгал! Слово сказано. А уж если у этого человека слетело с языка, что обрызгал, то можно быть уверенным: окатил из ушата, и не водичкой, речной или морской, а чем-то гораздо менее прозрачным и более пахучим. Для того и рак-то тут упомянут вроде бы некстати, - чтобы разжалобить, дабы ушатик тот выглядел поизвинительней. И как это в его духе: уж если я утопаю, то что мне за дело до других и как они смеют ещё быть "в претензии", если я их даже и помоями из ушатика!

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»