«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 23%

         Спрашивается, что оставалось делать сперва работникам военной цензуры, прочитавшим кучу "крамольных писем" Солженицына, а потом - сотрудникам контрразведки, прочитавшим ещё и помянутый "документ", в котором речь-то шла не о системе Станиславского, - что оставалось им делать, если они хотели оставаться цензорами и контрразведчиками, а не отставными балеринами. Где, когда существовала государственно-политическая система, которая на составителей подобных "документов" взирала бы равнодушно? Все это усугублялось ещё и тем, что Сталин являлся Верховным Главнокомандующим армии, а его критик Солженицын - армейским офицером, рассылавшим сверстникам и сверстницам на фронте и в тылу письма, направленные на подрыв авторитета Верховного Главнокомандования. В любой армии, в любой стране подобные действия офицера в военное время, на фронте будут расценены не иначе как военное и государственное преступление в пользу врага. Тем более, если враг ещё находится на родной терзаемой земле. Нет, совершенно прав этот товарищ, когда говорит: "Я не считаю себя невинной жертвой". Какая уж тут невинность...
         И тем не менее, называя свой арест "впадением в тюрьму", Солженицын старается внушить нам, что это "впадение" носило совершенно случайный, "мальчишеский" характер. Да, конечно, дескать, виноват, но уж очень был простодушен, наивен и открыт: "Когда я потом в тюрьмах рассказывал о своем деле, то нашей наивностью вызывал только смех и удивление. Говорили мне, что других таких телят и найти нельзя. И я тоже в этом уверился". Ну, а потом захотел уверить и нас: что, мол, с меня взять - телёнок! Хоть и бодался с дубом. Тут мы подходим к главной загадке солженицынского ареста.
         С целью убедить нас в своей наивности находчивый автор выискал историческую параллель: "Читая исследования о деле Александра Ульянова, узнал, что они попались на том же самом - на неосторожной переписке". Действительно, член террористической группы Пахомий Андреюшкин послал из Петербурга в Харьков слишком откровенное письмо своему другу студенту Ивану Никитину, и оно было перехвачено полицией. Вот, дескать, ещё когда среди противников режима телята водились. Как же после этого не поверить в случайность солженицынского "впадения в тюрьму"?
         Да, все вроде так: параллель, сходство. Но, присмотревшись внимательней, нетрудно увидеть кое-какое различие. Начать хотя бы с того, что Андреюшкину был всего 21 год, а Солженицыну шел уже 27-й, т.е. первый-то действительно почти мальчик - студент, мало что в жизни ещё повидавший, а второй - человек, за плечами которого все-таки уже университет, два курса ИФЛИ, работа в школе, военное училище, офицерское звание, командирская должность, фронт. Один из них ещё вполне мог быть достаточно неопытным и наивным, но откуда этим трогательны качествам взяться у второго? К тому же в 1887 году в России царил мир, военной цензуры, которая проверяла бы всю корреспонденцию, не существовало, и Андреюшкин, естественно, мог рассчитывать, что его письмо не прочитает никто, кроме адресата; у Солженицына же, который прекрасно знал о всеобщей военной цензуре, была полная уверенность в обратном. Кроме того, Андреюшкин писал из большого города в город тоже не маленький, он имел возможность бросить письмо в любой почтовый ящик столицы и, конечно, понимал, что это обстоятельство, в случае худого оборота дела, сильно затруднило бы розыск отправителя письма, да и обратного адреса он на конверте не написал, в итоге его искали целых пять недель; Солженицын не располагал роскошным выбором почтовых ящиков и отделений связи: письма на фронте мы отдавали в руки почтальону подразделения, который относил их всегда на одну и ту же ППС (полевая почтовая станция). Надо думать, при таких условиях установить авторство писем, если предположить, что они были без подписи, а это едва ли так, не представляло слишком сложной задачи. Наконец, Андреюшкин писал своему единомышленнику, и, ясное дело, у него были все основания рассчитывать на понимание и на тайну со стороны адресата; у Солженицына же дело обстояло совсем наоборот: никто из его адресатов (кроме Виткевича, видимо) не являлся его единомышленником в вопросах о Сталине, о действиях Верховного Главнокомандования, тем более - о советской системе.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»