«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 15%

         И, кроме сказок читаемых, придуманных давно или недавно, были сказки импровизируемые, придумываемые ею самой, сию минуту. Я назвал бы их сказками-заклинаниями или даже молитвами, если только отделить глубинный смысл слова от богов, икон, псалтыря и елея, наподобие симоновского "Жди меня", нам в блокаде ещё неизвестного. Особенно повторялась, пользовалась наивысшим спросом "сказка про папу". Отца ведь с проектным институтом, где он работал, успели эвакуировать, семьи должны были догнать институтский эшелон на Урале, да не вышло: в ночь, когда нас погрузили в теплушки, фашистские танки прорвались на Мгу, кольцо замкнулось. И мама рассказывала нам, что там, в тылу, отец придумывает и непременно придумает оружие, которое разгонит фашистов и разорвёт блокаду. Отец, я уже упоминал, был архитектором, а не оружейником, но мы верили.
         А в более или менее сносную погоду, если термометр "по Реомюру" подавал признаки жизни, мама выгоняла меня гулять. Хлебных карточек она мне не доверяла: ещё отнимут, обвесят, отрежут лишний талон. Воду из ближней Карповки, а потом и из дальней Невки тоже возила на санках сама. Мне же, закутанному в дюжину платков до состояния капустного кочана, вменялось всего-навсего обойти квартал и вернуться. Как бы я ни хныкал и ни отнекивался, мама была непреклонной: приходилось вылезать из-под одеяла, совать ноги в валенки не по размеру и шаркать вниз по обледенелой лестнице во двор и на улицу. Так советовал дядя Аля, мамин брат, военврач, единственный из близких родственников, кого судьба нам на счастье тоже оставила в Ленинграде. Нет, вношу поправку: оставалась ещё и многочисленная родня по отцу, но вся она, за малым исключением, покоится с тех пор под строгими холмиками Пискарёвского мемориала. Если бы не дядя Аля, не его советы и какой ни есть, а командирский паёк, не выжили бы и мы.
         Маршрут вокруг квартала преодолевался за полчаса. Иногда я задерживался, и мама сходила с ума от тревоги и, раздевая меня, твердила: больше ни за что, никогда... Но на следующий день, если позволял Реомюр, всё повторялось сызнова.
         А задерживался я чаще всего потому, что на улице вывешивали газету. Впоследствии я разговаривал со многими блокадниками, и никто ничего подобного не припоминал. Выходит, нам и в этом особенно повезло. И в том, что нашёлся стенд, прилепленный к стенке крепко-накрепко - не отодрать на дрова. И в том, что сыскался человек, понимавший, как это важно, как нужно. Хотел бы я знать, кто он был: полиграфист? политрук? газетчик?
         Так или иначе, а газету вывешивали. Не всегда, но часто. "Ленинградскую правду" на двух страничках серой бумаги, с потёртым шрифтом и невнятной печатью. И вокруг, пока не глох короткий зимний день, обязательно собирались несколько человек. Всматривались в тусклые строчки, сначала в выделенные поярче сводки Совинформбюро, потом и в остальное. Обмена мнениями не бывало, люди берегли дыхание. Но каждый, не исключая и меня, искал в газете поддержки, надежды, веры в чудо, вычитывая между строк то, чего там не было и быть не могло. Не только детям нужны были тогда "сказки по папу"...

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»