«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 66%

         Аэрофлот не экономит пока на завтраках, если летишь во Владивосток или за границу. Но меня слегка покоробило то обстоятельство, что места в самолёте, летящем не куда-нибудь, а в Рим, можно занимать любые, какие вздумается. Не поэтому ли у трапа образовалась толкучка? На лицах многих мужчин явственно отражалось борение сил (локти в любую секунду могли выйти из-под контроля интеллигентности). Да что говорить, был момент и у тебя самого, когда так и подмывало осадить таранную даму, обошедшую тебя в очереди, либо сказать вежливую колкость мужчине, который по-дамски же игнорирует твои пассажирские права и даже само твоё существование.
         Обиды такого масштаба исчезли, стоило лишь ступить на трап. Я с детским телячьим восторгом занял место у иллюминатора. Интересно, кому первому из рационалистов пришло в голову беспричинный восторг назвать ни больше ни меньше как телячьим? Бедняге некогда было думать над менее циничным термином. Ничто в мире не может существовать беспричинно - скажет просвещённый читатель, то есть тот самый учёный человек, кому заранее всё известно и о котором А. И. Герцен говорит: ".. Но я уверен, что со временем ясно докажут, что прилагательное "учёный" уничтожает существительное "человек".
         Не знаю, что сказать о причинности, а также о взаимных отношениях человечности и учёности. Разглядывая с высоты девяти километров коричневые балканские разветвления и голубые адриатические полотнища, я вновь переживаю восторг детства, снова живу чем-то подобным, таким же голубым, но не морским, а небесным, таким же золотистым, только не таким объяснимым.
         Восторг исчезает, когда начинают его объяснять. Я могу лишь раствориться в нём, в этом весеннем утре, ещё перечислить то, что его составляет, да ведь даже и не перечислишь всего. Врезалась в сердечную память молодая, ещё не седая от горя мама, весёлый отец, братья и сёстры, непостижимо большое синее небо, поющие вокруг петухи, крики сверстников, синие омута нашей речки, трава, вкусные пироги, новая красная ластиковая рубашка. Сотни, тысячи других ощущений... И всё это объединялось одним беспричинным восторгом.
         Богаче ли становится жизнь, понемножечку исключающая, ну, такие, к примеру, душевные состояния, как ревность? Или стыд? Продолжать перечисление явно ни к чему, хотя бы потому, что каждым даже из двух этих слов обозначено слишком много. Между тем они, эти и подобные им слова, исчезают. Они куда-то прячутся, причём не только в журналистике и литературе. Силовое поле современной обстановки выталкивает их как чужеродные, многим из нас они кажутся какими-то неуместными и едва ли не ретроградными. О каком там стыде или ревности можно всерьёз толковать в наш прекрасный ядерный век? Заметьте - ядерный. Ни больше ни меньше - ядерный - и баста, и толковать вроде бы не о чем. Глобальность понятия (век, да ещё ядерный) как бы снимает с человека тяжесть личной ответственности, освобождает его от мелочей типа стыда, совести и т. д. А может быть, такие слова уходят из языка добровольно, просто уступая место своим синонимам? Но тогда где они - эти синонимы?
         Язык вообще явление удивительное, неисчерпаемое и непонятное. Вот скажешь что-то, подумаешь - и вдруг обнаружится нечто такое, что и в мыслях у тебя не было. Личная ответственность, например. А бывает ли вообще ответственность не личная, то есть коллективная? При ближайшем знакомстве с термином обнаруживается, что коллективную ответственность нельзя назвать ответственностью. Это что-то уже иное. Совесть, ревность, стыд также могут быть только личными, как и восторг.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»